Расплата за ложь - [2]

– Сожалеешь о прежней жизни?

– Да мне какого хрена жалеть. Я раненый фронтовик. Больше трех тысяч пенсионных ежемесячно огребаю. Вот не дотянувшие до пенсии мужчины пали духом. Ходят, будто в штаны наложили. Организовать свое фермерство тяму не хватает. Другой общественной работы, акромя как у Андрюхи Монетова, на селе днем с огнем не найти. Андрюха хозяин сурьезный, не каждого принимает. Особо алкогольного запаха не терпит. Тех, от кого сивухой несет, к технике близко не подпускает. А на тверезую голову некоторые специалисты, мать их за ногу, и трактор завести не умеют.

– Здорово пьют?

– Гуляют! С утра – подшофе, к вечеру – лыка не вяжут.

– Самогон варят?

– Кто самогон, кто бражку. Да и в сельповском магазине водки – хоть захлебнись.

– Большая там кража?

– Шут ее знает. Наверное, водку уперли. На мой прикид, Клашка Шиферова теперь большую растрату на воров спишет. Ух, верткая девка! Сначала на счетной машинке определит правильную сумму, потом на конторских счетах погоняет костяшки туды-сюды и говорит цену какую попало.

– Обсчитывает покупателей?

– Без стыда, без совести. Недавно буханочку ржаного хлеба и десяток коробков спичек у нее купил. И вот при столь малой покупке на целую рублевку меня объегорила. Когда смикитил обсчет, вернулся в магазин. В ответ на мою претензию, Клаша, не моргнув глазом, прощебетала: «Дедуля, деньги надо считать не отходя от кассы». Ты, Сашок, при расследовании кражи держи ухо востро. Клашка играючи может тебе мозги запудрить.

– Она теперь в Веселой Гриве живет?

– Здеся, рядом с магазином. У бабки Анисьи Огурцовой квартирует.

– Спасибо, Евлампий Сидорович, за информацию, – сказал участковый и завел мотоцикл.

Магазин райпо располагался в небольшом бревенчатом доме с зарешеченными окнами и деревянным крыльцом под островерхим навесом, укрепленном двумя точеными столбиками. На крыльце сидел загоревший до черноты фермер в защитного цвета комбинезоне и клетчатой рубахе с засученными рукавами. Рядом с ним примостилась сморщенная Анисья Огурцова. У ног старухи, обутых в резиновые галоши, свернувшись калачиком, дремала рыжая дворняжка. Здесь же стояла и Клава Шиферова, прислонившаяся плечом к одному из столбиков. В светло-сером строгого покроя пиджаке и такой же юбке, облегающей чуть полноватые бедра, с красивой дамской сумочкой на длинном ремешке она, скорее, походила на деловую даму из районной администрации, чем на сельскую продавщицу.

– Что у вас стряслось, земляки? – слезая с мотоцикла, спросил Двораковский.

– Банальная кража, – поднимаясь на ноги, хмуро ответил Монетов, а Шиферова словно обрадовалась:

– Ой, Сашенька! Сто лет тебя не видела.

– Не загибай, Клавочка, – участковый улыбнулся. – Мне от роду всего-то тридцать годиков.

– А в форме выглядишь солидно.

– Ты тоже недурно смотришься, – Двораковский обвел взглядом зарешеченные окна и перевел разговор к делу: – Как воры проникли в магазин?

– Со двора, через подсобку. Гвоздем отомкнули навесной замок, – расстроенно сказала Шиферова.

– Много добра унесли?

– Без полного учета трудно сказать. На первый взгляд, кажется, взяли три поллитровых бутылки водки «Столица Сибири», кружок полукопченой колбасы, буханку белого хлеба и недельную выручку забрали.

– Сколько?

– Десять тысяч рублей.

– Не больше и не меньше? – уточнил Двораковский.

– Ровно десять, Сашенька… Разными купюрами, завернутыми в целлофановый пакет…

Огорченно вздохнув, Шиферова пояснила, что вчера после обеда не торговала. Ездила в райцентр по личному вопросу. Сдала в химчистку выходной костюм. Там встретила главную бухгалтершу райпо, которая забирала почищенную дубленку, и поинтересовалась, когда можно получить зарплату. «Сколько у тебя выручки за неделю набежало?» – спросила главбух. «Десять тысяч приготовила для передачи инкассатору». – «Хотя завтра воскресенье, но утром я буду в конторе. Привози деньги. Оприходуем их, и получишь заработанное». Сегодня проснулась пораньше, чтобы не опоздать на проходящий рейсовый автобус, останавливающийся на трассе у околицы деревни. Зашла в магазин за деньгами. Открыла ящик, где лежала упаковка с выручкой, и остолбенела – в ящике осталась только пригоршня разменных монет.

Едва Шиферова умолкла, испуганно слушавшая Анисья Огурцова глянула на участкового и торопливо зачастила:

– Саша, не надо ходить к гадалке. Я без ворожбы назову тебе подлинных воров. Это, так и знай, Кузьма Сумеркин с прижившимся у него другом грабеж учинили. Они ж, негодники, в прошлом месяце чуть не оставили меня без пенсии. Договорилась с алкашами за пятьдесят рублей расколоть на дрова березовые чурки. Вечером, когда коров с пастбища пригнали, заявились. Часа за полтора хорошую поленницу нахряпали. Зашли в избу. Я полсотенную бумажку им отдала, а остальные деньги завернула в тряпочку и сунула на кровати под подушку. Попросили работнички студеной воды. Принесла от колодца им полный ковшик. Осушили до дна и попрощались. После их ухода у меня что-то сердце екнуло. Одну подушку подняла, другую, а заначки-то моей тю-тю. Выбежала во двор, как помешанная. Не уследила, в какую сторону подались обормоты. Хорошо, Кузя Сумеркин по забывчивости оставил на поленнице замызганную кепку. Сунула ее Шарику под нос: «Ищи, Шарик, воров!»… – старушка погладила навострившую уши дворняжку. – Не поверите, кобелек аж чихнул от Кузиного запаха, покрутил мордой и побежал к пруду. Я – за ним что есть мочи. Когда доковыляла до пруда, друзья, сидя на бережку, уже приканчивали из горлышка поллитровку. Каюсь, ох, и дала им чертей! Кузя ударился в амбицию: «В гробу мы видали твою пенсию!» Ему, дураку, ни милиция, ни полиция не страшны. А друг, видать, сдрейфил. Беспрекословно вернул тряпицу с деньгами и стал успокаивать: «Тише, тише, бабка. Это мы с Кузьмой пошутили»… – Анисья быстро перекрестилась. – Вот, истинный Господь, Саша, не вру. Если имеешь сомнение, спроси у Евлампия Огонькова. Евлашка в тот момент сидел у пруда с рыбацкими удочками и весь тарарам слышал.