Расписной - [5]

– Пушка провалилась, – буркнул он. – Ну ладно, метла у тебя чисто метет[3]. А шухер ты в цвет поднял, вертухаи поучиться могут! И лепила[4] классный – вон как Челюсти руку подвесил. И где тебя этому учили?

Улыбка у него была нехорошая: подозревающая, даже того хуже – догадывающаяся. Именно такой улыбкой он встретил Расписного при первом знакомстве.

Глава 2 По кругам ада

Камера Бутырки напоминала преисподнюю: густо затянутое проволочной сеткой и вдобавок закрытое ржавым намордником окно под потолком, шконки в три яруса, развешанные на просушку простыни, белье, носки, непереносимая духота и влажность, специфическая вонь немытых тел, параши и карболки. Вонючие испарения поднимались вверх, конденсировались на потолке, каплями срывались вниз и ручейками стекали по стенам.

За спиной резко хлопнула обитая железом, обшарпанная дверь с кривой цифрой 76, грубо намалеванной серой масляной краской. Со скрипом провернулся огромный вертухайский ключ, противно лязгнул засов. О специальной миссии Вольфа не знал ни начальник учреждения, ни его заместители, ни оперативный состав. Он вошел в общую камеру как обычный зэк, и только от него самого зависело, как его встретят в этом мире и как сложится здесь его жизнь.

– Кто – это – к – нам – заехал? – На корточках напротив двери сидели двое, один из них резко поднялся навстречу – высокий стройный парень в красных плавках, резко контрастировавших со смуглой гладкой кожей, обильно покрытой потом. Он многозначительно кривил губы и по-блатному растягивал слова.

– В гостинице «Бутюр»[5] свободных мест нет!

Развязной походкой парень направился к Вольфу, явно намереваясь подойти вплотную и гипнотизируя намеченную жертву большими, широко поставленными глазами.

– Ну ладно, так и быть… Пущу спать под свою шконку… Только вначале заплатишь мне за прописку…

Гипноз не удался. То ли что-то во взгляде Вольфа сыграло свою роль, то ли виднеющийся в расстегнутом вороте многокупольный храм, то ли исходящее от могучей фигуры ощущение уверенности и силы, но планы гладкого красавчика мгновенно изменились: вошедший перестал для него существовать.

– Санаторий «Незабудка» – побываешь, не забудешь! – сообщил он, уже ни к кому конкретно не обращаясь, и, пританцовывая, направился к облупленной раковине, открыл кран и принялся плескать воду в лицо и на безволосую грудь.

Больше на Вольфа никто не обращал внимания. Арестанты безучастно переговаривались, за простынями стучали костяшки домино, кто-то заунывно повторял неразборчивые фразы – то ли молился, то ли пел. Справа от двери на железном толчке орлом сидел человек с мятой газетой в руке. Тусклые глаза ничего не выражали, как у мертвеца.

– Здорово, бродяги, привет, мужики! – громко произнес Расписной. И так же громко спросил: – Люди есть?

В камере, которую никто из арестантов так не называет, а называют исключительно хатой, томилось не менее сорока полуголых потных людей. Но и приветствие, и вопрос Расписного не показались странными, напротив, они демонстрировали, что вошедший далеко не новичок и прекрасно знает о делении обитателей тюремного мира на две категории – блатных, то есть собственно людей, и остальное камерное быдло.

– Иди сюда, корефан! – раздалось откуда-то из глубины преисподней, и Расписной двинулся на голос, причем местные черти сноровисто освобождали ему дорогу.

Торцом к окну стоял длинный, разрисованный неприличными картинками дощатый стол. На ближнем к двери конце несколько мужиков азартно припечатывали костяшки домино. На дальнем четверо блатных играли в карты. Хотя камера была переполнена, вокруг них было свободно, как будто существовала линия, пересекать которую посторонним запрещалось. Расписной перешагнул невидимую границу и, не дожидаясь особого приглашения, подсел к играющим.

Казалось, на подошедшего не обратили внимания, но Вольф почувствовал, как мелькнули в прищуренных глазах восемь быстрых зрачков, мгновенно «срисовав» облик чужака. Так мелькали в белых песках Рохи Сафед стремительные, смертельно ядовитые скорпионы.

Играли двое, и двое наблюдали за игрой. Все были обнажены по пояс, татуированные тела покрывал клейкий пот.

– Еще, – бесстрастно сказал высохший урка с перевитыми венами жилистыми руками. Шишковатую голову неряшливо покрывала редкая седая щетина. На плечах выколоты синие эполеты – символ высокого положения в зоне. На груди орел с плохо расправленными крыльями нес в когтях безвольно обвисшую голую женщину. Держался урка властно и уверенно, как хозяин.

– На! – Небольшого роста, дерганый, будто собранный из пружинок банкир ловко бросил очередную карту. Не какую-то склеенную из газеты стиру, а настоящую, атласную, из новой, не успевшей истрепаться колоды. На тыльной стороне ладони у него красовалась стрела, на которую, как на шампур, были нанизаны несколько карт – знак профессионального игрока.

– Еще?

– Хорош, Катала, себе. – Седой перекатил папиросу из одного угла большого рта в другой и постучал ребром сложенных карт по кривобокой русалке с гипертрофированным половым органом. Черты его лица оставались твердыми и холодными, будто складки и трещины в сером булыжнике.