Распахнутая земля - [11]

Однажды, потратив целый день, чтобы точно зарисовать все эти изгибы, я не выдержал и спросил Бадера, почему на Сунгире этот слой ведет себя не так, как все другие, лежащие ровно.

— Да, — сказал Бадер. — Это надо объяснить! В самом деле: почему бы он стал таким?

Казалось, Бадер размышлял, но я поймал его чуть лукавый и быстрый взгляд в мою сторону.

— Знаете что? Давайте позовем всех и подумаем, — предложил он внезапно. — Это будет интересно…

— Итак, — начал Отто Николаевич, когда собрались все «сунгирцы», — Андрей задал вопрос, который имеет самое непосредственное отношение к памятнику: почему культурный слой стоянки в таком состоянии?

— Склон здесь, вот и смешались слои, — проговорил Коля.

— Ну, склон небольшой, — тотчас же возразил Лева. — Уклон еле виден! Может, потоки какие-нибудь?

— А вы, Сережа?

— Отто Николаевич, я же знаю, что такое солифлюкция!

— Да, я забыл! Так вот, друзья, все это — типичные следы солифлюкции.

— Короче, здесь была вечная мерзлота, так, папа?

— Да, Коля. Вечная мерзлота. Об этом вы могли догадаться по тем огромным морозобойным трещинам, которые нам все время встречаются. Видите ли, друзья, такие явления хорошо изучены в районах Севера. Весной и летом солнце может прогреть только небольшой слой почвы. Он становится пластичным и стекает вниз по склону. Стекает — не совсем точно: сдвигается. И если это происходит достаточно долго, в течение тысячелетий, получается такая картина — все слои смешаны, сдвинуты. Такое явление и называется солифлюкцией. А вы обратили внимание, куда было направлено движение этого слоя?

— На восток, к Сунгирю, — раздалось несколько голосов.

— Да, в ту же самую сторону, куда и теперь обращен склон! Это значит, что за десятки тысяч лет формы окружающей местности мало изменились. А как вам кажется, когда происходила солифлюкция? До жизни на стоянке, во время или после?

Мнения разделились. Спорили все. Большинство считало, что человек поселился на этом месте в период наибольшего похолодания, когда валдайский последний ледник продвинулся к югу до своих крайних пределов, то есть когда уже была «вечная мерзлота». Мы же с Сергеем полагали, что это произошло несколько позднее, уже после того, как суровые зимы прогнали с берегов Сунгиря здешних обитателей.

Самый основательный аргумент был на нашей стороне: солифлюкционные изгибы слоя захватывали не только древнюю почву, но и лежащие над ней слои. Иначе говоря, после ухода людей со стоянки на поверхности почвы успел отложиться слой суглинков примерно в десять сантиметров, и только потом наступили «арктические» холода и начались солифлюкционные движения. Кстати, морозобойные трещины открывались в грунте при раскопках тоже значительно выше культурного слоя.

Максимум оледенения приходился на время, когда на Сунгире уже не было людей…

Бадер терпеливо выслушал все «за» и «против», по своему обыкновению помолчал и сказал, что он считает более правыми нас с Сергеем, хотя в этом вопросе еще не все достаточно ясно…

Уже потом, когда я сам стал начальником экспедиции и вел самостоятельные раскопки, мне приходило на ум, что у Бадера мы учились не только археологии. Конечно, было и это: тщательная методика раскопок, умение читать слои земли, выбирать и прослеживать самое основное, вести записи, планы, делать зарисовки, обрабатывать коллекции. Все это заполняло наш день до отказа. Фактически это и была «школа Бадера». Но заключалась она не только в этом.

Бадер был совершенно исключительным воспитателем. Именно воспитателем, старшим товарищем, интереснейшим собеседником и только потом — начальником экспедиции.

На первый взгляд казалось, что никакого начальства нет. Что все, включая раскопки, делается лишь по желанию каждого из нас. Бадер никогда не спорил. Он выслушивал человека до конца, выслушивал серьезно и озабоченно, а потом начинал задавать вопросы. В результате спорщик приходил к мысли, порой совершенно противоположной первоначальной, не догадываясь, что это и есть мнение Бадера. И торжествовал, что так легко ему удалось уговорить начальника экспедиции! Отто Николаевич учил нас не только археологии, но и вниманию к людям.

Кремень на Сунгире встречался самый различный — красный, желтый, коричневый, сероватый, в полоску. При взгляде на него становилось ясно, что сунгирцам приходилось довольствоваться, по большей части, валунным кремнем, тем, что лежал на поверхности. Будь поблизости коренные месторождения этого универсального материала древности, все орудия на стоянке были бы сделаны из кремня одного сорта и цвета. А вот охра у древних сунгирцев находилась совсем рядом. Выходы ее на поверхность геологи обнаружили неподалеку от Красного Села, по-видимому и получившего свое название от этой краски. Но я начал рассказывать о кремне и о кремневых орудиях. Как ни странно, всю технику обработки камня мы смогли изучить по костям мамонта, в частности по большим полушариям бедренных суставов.

Чтобы сделать орудие, мало было найти подходящий камень. Вероятно, чтобы вернуть валунному кремню пластичность, сунгирцы сначала его долго вымачивали в воде. Затем каменными же отбойниками они сбивали с кремневого валуна корку — шероховатую, неровную, сохранявшую частицы известняка и других пород. Затем двумя резкими ударами на противоположных концах валуна делались две площадки. Так получалось ядрище — нуклеус. Теперь камень был подготовлен к работе.