Раскрытие тайны - [28]

Рядом с Добиным сидел маленький узкоплечий человечек с заостренным лисьим лицом и узкими щелками беспокойных глаз — Афанасий Кузьмич Обдиркин, а напротив обоих расположился во всю ширину стола грузный, с крупным мясистым лицом и большими навыкате маслянистыми глазами Борис Иванович Краюхин.

— Эти штучки в небе тоже, скажу вам, требуют своего мастерства, — заговорил поучительно Добин, когда стол уже был накрыт и выпито по первой рюмке «Столичной».

— М-д-а… — протянул Краюхин, рассматривая новый затейливый взрыв огней. Он старался запрокинуть повыше свою грузную голову, но толстая короткая шея сопротивлялась, багровела, лицо наливалось кровью, и любитель фейерверков вынужден был вместе со стулом передвигаться, подыскивая себе более удобные позиции.

— Кого я вижу, Давид, ты! — раздался вдруг резкий веселый голос. Добин повернул голову, ноздри от улыбки стали еще шире. Он вскочил и обхватил за плечи сухощавого жилистого человека. У того было стянутое смуглой кожей подвижное лицо, острые глаза, сросшиеся на переносице, словно подведенные углем, черные косматые брови, лысеющая голова с розовой шишкой на самой макушке. Движения быстрые, порывистые и вместе с тем легкие, как у птицы.

— Сто лет не виделись, сто лет! — продолжал он.

— Азим, какими судьбами, ведь был на юге?! Садись же, садись, рассказывай!

Азим Унусов хватко пожал всем руки и сел уже как свой среди своих.

— Любуетесь? — обратился он к друзьям, указывая своей легкой длинной рукой на только что взлетевший каскад огней.

— Видно, большой мастер своего дела здесь орудует, — заметил Добин.

— Ты прав. Давид, большой мастер. А знаешь, кто он — твой приятель, Азим Унусов, я!

— Азим! Сумасшедший ты человек! Плановик, председатель артели, агент по снабжению, водитель такси — какие диапазоны, бог ты мой!

— Да, Давид, был и одним, и вторым, и третьим, и четвертым, а теперь вот один из лучших пиротехников в стране, — засмеялся Унусов и стал рассказывать. Талант, говорил он, тогда лишь будет истинным, когда не рождается, а добывается, и добывается не столько трудом, сколько уменьем, ловкостью. Да, друзья мои, не штука родиться талантливым и потом всю жизнь нести так называемую моральную ответственность перед обществом зато, что обладаешь какими-то врожденными преимуществами. Другое дело, когда ты сам становишься тем, кем хочешь быть. Тогда ты никому и ничем не обязан: живи точно птица, садись на любое дерево, какое тебе понравится. А у него, Азима, сам характер такой — легкий, как ветер. Нет, он не может подолгу задерживаться на одном месте, хотя места бывают и привлекательные. Сколько раз за свои сорок лет он был вынужден начинать жизнь чуть ли не с самого начала. Во всяком случае, теперь он увлекся легким и прекрасным искусством художника, работал мастером по устройству фейерверков в центральном городском парке. Пришлось, конечно, кое-что позаимствовать и у других, повозиться с порохом, селитрой, серой, сажей…

— С сажей тоже имел дело? — перебил его Добин. Все трое вдруг насторожились. В глазах каждого, как и в небе, заиграли огоньки своих фейерверков.

— Голубчик, ты именно нам и нужен. Давай руку, Азим!

Теперь насторожился уже и Унусов, но Добин не сразу раскрыл свою мысль. Он сперва высоко оценил, так сказать, теоретические суждения своего друга о таланте, но тут же признал их несовершенными и нашел нужным высказать свою точку зрения. Запомни, Азим, говорил он, что каждый истинный талант должен иметь свою изюминку. Без нее он, Добин, никаких талантов не признает. А изюминка, зрелость и совершенство таланта заключаются в умении все видеть. И не только видеть…

Наклонившись низко над столом, Добин стал развязывать перед своими друзьями сложные узлы в борьбе современного человека за существование. Только тот сможет успешно пройти свой тернистый путь, говорил он, кто умеет пользоваться всеми благами и преимуществами, какие дает несовершенство нашего общества.

— Вот какой изюминкой должен обладать, Азим, настоящий талант, а садиться на любое дерево, перелетать с места на место — по меньшей мере младенческие суждения…

Мысль Добина начинала все больше привлекать Азима. Действительно, в свои сорок лет он во многом вел себя по-младенчески. Он никогда не думал о завтрашнем дне, а если и пользовался некоторыми преимуществами, какие оказывались в его руках, то делал это на ходу, скорее в порядке развлечения, чем необходимости. «Нет, надо перестраиваться, раз представляется такая возможность», — думал Унусов, слушая своего старого друга.

А Добин говорил уже о конкретных, практических вещах и прежде всего делал упор на сажу. У них есть возможность добывать на одном из предприятий соседнего города сажу вагонами и даже целыми составами. Разве можно было упускать такое бесценное сырье? Конечно, нельзя! Но как лучше использовать эту самую сажу? Думали они, трое друзей, долго и, наконец, пришли к выводу, что лучше всего использовать сажу для резиновых сапог.

— Тут перед нами самые широкие горизонты, Азим, но нам нужен хоть какой-нибудь химик, а ты не только химик, ты ведь когда-то и резиной занимался, правильно?