Раскрепощение - [101]

— Ах, черт побери! — переговаривались мы с обнаруженными внезапно соотечественниками и соотечественницами.— Да как же?.. Да что же это?.. Всего-то двенадцать миллионов чехов и словаков — а чего только они не умеют! Чего только не делают их руки — да как! Импорта почти никакого — маги, видео, что еще?.. А остальное — своими чехословацкими руками! Эти колготки, перед которыми, не дыша, замирают наши женщины! Эти детские вещички — маечки, трусики, шапочки, костюмчики, комбинезончики, такие яркие, веселые, с отделкой, с картинками, вызывающими радость и улыбку! А куртки! А плащи! А конфеты двадцати сортов в каждом крохотном кафе, все в такой упаковке, что жаль разворачивать! А ручки! А магнитная пленка! А резинки... Да, обыкновенные резинки, необходимые для любой машинистки: узенькие, колесиком, выпускаемые не ради отчета по готовой продукции — в тоннах или центнерах, а — в расчете на человека, которому следует облегчить работу, оберегая его труд и нервы...

Мы стояли у этих сказочных, недоступных витрин — алма-атинские врачи, ленинградские инженеры, уральские металлурги, учителя из-под Архангельска — и говорили — каждый о своей работе, своем производстве, своей стране, Перестройке, о только что завершившейся XIX Всесоюзной партконференции. Не о зарубежном шмутье, которого не увезти с собой, набивай — не набивай чемоданы: мы думали, пытались ответить себе самим и друг другу — как это у нас случилось, почему из года в год, из десятилетия в десятилетие — очереди, жалкие прилавки, миллиарды метров ткани, миллионы тонн первосортной кожи, шерсти, эшелоны руды и угля, превращаемые в ненужный людям хлам?..

Я не был у чехов на промышленных предприятиях, не сравнивал технологий, такие сравнения мне не под силу, да и туристские программы предполагают посещение не заводов и фабрик, а храмов, соборов готической красоты и великолепия, созидавшихся поколениями мастеров сотни лет назад...

Однако как раз о таком храме хочется мне рассказать. Находится он не в Праге, не в Братиславе — в маленьком городочке Кутна Гора, где добывали с давнишних времен серебряную руду и где в XIV веке заложили храм святой Барбары. В земле, рассеченной штольнями, источенной выработками, кайлом и зубилом горняки дробили породу, в бадьях поднимали на поверхность. Чешское серебро в звонкой монете, изделиях и украшениях расходилось по всей Европе. Храм же, в готическом стиле, с тремя мощными заостренными куполами, стройными контрфорсами и каменными химерами — символами губительных человеческих страстей — создавался четыре века. Но вот что поразило меня. Святая Барбара — покровительница горняков, и в ее храме, величественном и прекрасном, полном воздуха, света, нежного сияния, струящегося от стрельчатых витражей, от статуй и фресок, на видном месте — выступающий из стены горельеф: во весь рост — фигура горняка — рабочего, реальная, без мистического налета; простое, грубое лицо с прямым носом, сухими скулами, бугристым лбом. Ясно, что этому человеку нелегко достается хлеб, но помимо забот о хлебе насущном в сердце его живет вера, она и обращает к небу его взгляд — с надеждой и суровым вопросом... И на других стенах — фрески со сценами из быта горняков, работы в руднике... Это — в храме, где куда привычней лики святых, библейских пророков, сюжеты из Евангелия...

В Кутной Горе я понял главное: труд, уважение к нему, его святость — вековечная чешская традиция. Вплоть до религиозного почитания ценится здесь в человеке мастерство, умение, добросовестность. И в сознании людей нерушимо правило: сделал — получи. Сделаешь хорошо — получишь больше. Сделаешь плохо — получишь меньше. Не в порядке начальственного поощрения, не в виде благодеяния от государства — сколько наработал, столько и получай.

Кажется: как просто!

И разве не тот же принцип значится у нас в Конституции?

Разве не о том же думал Худенко?

Так отчего мы стоим в Пардубицах перед магазинными витринами — а у нас перед глазами родные наши витрины, и в сердце — горечь, и на устах — вопросы, вопросы...

Да нет же, не о колготках и прочем тому подобном речь!

С одной стороны — дефицит в самом необходимом, с другой — громадные, бессмысленные затраты; с одной — гигантская мощь, с другой — отсталость и немощь; с одной — победы в космосе, с другой — поражение за поражением на земле: закупки за границей зерна, масла, мяса... Перестройка! — говорим мы.— Экономическая реформа! Денежная реформа!.. Но как ни верти, все упирается в главное: в труд.

Хотя ведь и говорить вроде бы — не о чем и даже нелепо: разве не был работящим наш народ? Разве не работал не покладая рук во все времена? Белоручничал? Бездельничал?..

— Так-то оно так,— произносит один из наших собеседников.— Да если бы только так... А то — «труд дело чести, доблести и геройства» — помните?.. А миллионы, как рабы, вкалывают в лагерях. Какое уж там «дело чести»?..

— А помните, как в колхозах работали «за палочки»? При дорогом нашем «вожде и учителе»?..

— А на заводе: перевыполнишь норму раз-другой, тут же тебе норму и набавят, так что лучше сиди да не высовывайся...

— А начальники, с этими ихними дачками, загранкомандировками, личными шоферами, взятками-подарками у всех на виду? Люди что — слепые? Смотрят и думают: ради кого да ради чего мне вкалывать?..