Раскол дома - [86]

– И в самом деле, яблочко от яблоньки недалеко падает. Так что же тебе нужно, Тим?

– Матушка, вы помните леди Веронику?

– Конечно, Тим, не говори глупости.

Мать скрестила руки на груди и пристально смотрела на него. Он продолжил:

– Дело в том, что Джеймс, ее сын, попал в лагерь для военнопленных в Испании, и они хотят вернуть его домой. Он, разумеется, на стороне республиканцев, дурачок, а значит, в лагере он лакомый кусок. Но ради дела мира я подумал, что Хейне мог бы потянуть за нужные ниточки. Я не опубликую оригинал, доказывающий, что вы взяли серебро, а Хейне был соучастником, матушка, но оно будет храниться у меня в полнейшей безопасности.

Восхищение Хейне стало еще более заметным. Нацистская сволочь, подумал Тим, направился к дивану и сел, потому что ноги отказывались его держать. Он подождал, пока Хейне изучит письмо. Тот сказал по-немецки, обращаясь к Милли:

– Он прав, я замешан.

А Тиму он ответил:

– Меня сегодня вечером ждут в клубе. Мы пойдем вместе, ты и я. Мне предстоит встретиться с одним другом, остальные тоже будут. Ты познакомишься с ними, и тогда я пойму, что смогу сделать.

Чеканным шагом он вышел из комнаты. Милли подошла к нему, и Тим усилием воли заставил себя разжать руки и принять непринужденный вид.

– Вы и в самом деле хотите выйти за него замуж, матушка?

Милли кивнула.

– О да, Тим. Он – ключ к моей безопасности. Германия скоро станет намного сильнее, чем сейчас.

– А он хочет жениться на тебе?

Она улыбнулась.

– Я нужна ему. С моей помощью он получает контакты, благодаря которым его позиция в Отделе упрочивается.

Контакты типа меня, подумал Тим. Он налил им обоим остывший кофе. Она не притронулась к своей чашке, но он сам выпил все до последнего глотка, не в состоянии отделаться от мысли о ней одной здесь с Хейне.

– Но он же абсолютно безжалостен. Будете ли вы в безопасности рядом с ним?

Она засмеялась и расслабленно откинулась назад на подушки кожаного дивана.

– Как и ты, я кое-чему научилась. Скажем так, у меня есть доказательство, надежно спрятанное, что его отец на самом деле ему не отец, а, – она наклонилась к нему поближе, – некто, скажем так, не арийской расы. Ты как фашист, конечно, понимаешь, как это важно.

Чашка в руке Тима задрожала. Бог ты мой, ну и парочка. Связаны друг с другом каким-то извращенным восхищением и ненавистью. Или это любовь? Да тут сам черт не разберется, да и какая разница? Скорей бы оказаться дома, подальше от всего этого. Но он заставил себя улыбнуться. Она сказала:

– Тим, я горжусь тобой. Ты сильный и умный, но лучше было бы представить оригинал письма, потому что он ведь может сменить милость на гнев.

– Ну что ж, я к этому привык. Дома меня все тоже не любят, особенно Джек. И я один из двоих, кто знает, где оригинал, поэтому какая мне разница, что обо мне думает Хейне?

Они вместе с отцом решили, что так сказать будет лучше. Именно это она хотела бы услышать. Милли улыбнулась и махнула рукой в сторону двери.

– Иди переоденься. И обещай мне, Тим, что ты втайне позволишь своей бедной старой матери завладеть оригиналом письма как можно скорее.

Тим сделал вид, что не слышал.

Позже, уже после вечеринки, Хейне посадил Тима в такси и сунул шоферу деньги.

– Отвези его домой и не уезжай, пока не увидишь, что он вошел в дом.

Тим усилием воли заставил себя не уснуть в такси. В клубе был Бауэр, и он сидел вместе с Отто, Гансом, Бруно, Вальтером и остальными друзьями из СС. Так, значит, это Бауэра, а не сэра Энтони имел в вид Потти, когда говорил, что Тим может неожиданно с кем-то встретиться. Испытывая неимоверное облегчение, он сидел и слушал, как мальчик-паинька, все, что высказывалось за столом по-английски, из вежливости по отношению к гостю. В основном это был хвастливый треп, пока Бауэр не ответил по-немецки на вопрос Ганса. Бауэр улыбнулся и заговорил о бомбардировке Герники, хотя Отто, нахмурившись, кивал головой в сторону Тима. Хейне произнес по-немецки:

– Он не говорит по-немецки, хоть и много болтает про свой фашизм.

Бауэр продолжал рассказывать, как он в те дни как раз был там и наблюдал бомбардировку с близлежащих холмов. Тим сумел не потерять нить разговора и узнал о следующих один за другим налетах, о полном уничтожении этого баскского города и о многочисленных смертях. Друзья-эсэсовцы покуривали сигары и стучали по столу, а потом произнесли тост за пилота люфтваффе, сидевшего за соседним столом. Бауэр тихо добавил:

– И после всего этого тот мост, который они хотели разрушить, по-прежнему стоит.

Он произнес это по-немецки, почти самому себе, но Тим понял. Он бросил взгляд на Бауэра, и они встретились глазами. Бауэр, как будто возвращаясь к действительности, быстро сказал:

– Бессмысленная трата боеприпасов, как по-вашему? Теперь мы видим, что репетиции должны помогать совершенствоваться.

Вальтер, офицер СС, сидевший рядом с Тимом, кивнул и сказал:

– Совершенно верно, герр Бауэр.

Тим ничего не сказал, потому что, как им всем было известно, он ни слова не понимал по-немецки.

Тим оставался в Берлине только два дня, утверждая, что ему необходимо возвращаться на работу. Он ведь получил предупреждение от работодателя, объяснял он, хотя в этот раз мистер Эндрю и был настроен более миролюбиво. Хейне проводил его до такси. Он сказал: