Расцвет магии - [139]

– Ты обнаружила то, что искала?

– Да. Но мне очень жаль, что я обидела тебя. Жаль, что заставила волноваться семью и друзей. Жаль, что не сумела помочь в отражении нападения.

– Многовато сожалений.

– У меня есть и еще, если ты хочешь их выслушать.

– Пожалуй, этого достаточно, – пожал Дункан плечами, не сводя взгляда с лица Фэллон, затем в два широких шага оказался рядом с ней и прижал к себе, как давно хотел.

– Хвала всем богам, – выдохнула она, обнимая любимого так крепко, как только могла. – Идем со мной, хорошо? Я кое-что тебе покажу.

Не дожидаясь ответа, Фэллон перенесла их обоих в другое место.

Свет мягко мерцал в неяркой зелени, где переливались, сверкали и перемигивались танцующие огоньки фей. Чуть поодаль расстилалась заводь, прозрачная и чистая, как стекло. Лунные лучи лились сквозь листву и пускали блики по волнам. Тончайшая дымка тумана серебряными завитками поднималась над прудом. Воздух, теплый, напоенный весенними ароматами, сладкий, не колебался даже от малейшего ветерка.

– Та самая заводь фей.

– Здесь я и проводила время, прежде чем вернуться. Прежде… Ну, расскажу обо всем потом, – Фэллон погладила Дункана по волосам, погрузила пальцы в темные пряди. – Отложим разговор?

Желая вновь дотронуться до ее обнаженной кожи, он провел ладонями вдоль тела девушки, заставив ее и свою одежду вместе с оружием упасть беспорядочной грудой к ногам, затем потянул Фэллон на ковер из мха и травы.

Кожа к коже, тело к телу – это было тем, чего жаждал Дункан в первую очередь. Все остальное подождет.

– Прикоснись ко мне, – шептала Фэллон, проводя по спине юноши, – позволь мне вернуться к тебе. Вернись ко мне.

Когда они вновь стали единым целым, под кожей и в воздухе заискрился свет. Фэллон чувствовала, как он вливается в нее, заполняет пустоту. Требовалось уйти, чтобы вновь обрести решимость. Но сейчас настала пора вернуться, чтобы найти любовь.

И удовольствие. Удовольствие ощущать биение сердца Дункана, силу его рук, его вкус, контуры тела под пальцами.

Здесь, с ним, Фэллон могла уступать или требовать. Отрекаться от контроля или брать желаемое. Здесь, с ним, она могла вновь чувствовать радость, которую утратила.

Дункан перехватил запястья девушки, чтобы она не отвлекалась. Чтобы перестать отвлекаться самому. Затем посмотрел ей в глаза, в которых отражался лунный свет, а когда медленно коснулся губами ее губ, то вложил в поцелуй всю душу, сорвав все покровы.

«Ты мой свет».

Фэллон чувствовала, как тает, и тоже выпустила на свободу мысли, сердце, эмоции, вкладывая их в поцелуй.

«Ты тоже мой свет».

Они слились воедино, окутанные сладостным воздухом, омытые мягким зеленым мерцанием, среди которого исходившее от них сияние сверкало, подобно сверхновой звезде. Когда оно чуть угасло, они лежали на ковре из травы. Фэллон притронулась губами к коже над сердцем Дункана и спросила:

– Ты меня простил?

– Вероятно, – рассеянно отозвался он, водя кончиками пальцев по спине возлюбленной. – Я на тебя и не злился. Вернее, периодически. Скорее волновался, как и все остальные. Где ты была?

– Везде, – вздохнула Фэллон, опуская голову на грудь Дункану. – Сначала мне просто требовалось побыть одной, вдали ото всех. Горе казалось таким огромным. Однако причина заключалась в этом только отчасти. В мире так много незаселенных земель, что я без труда отыскивала безлюдные места. Мне с самого рождения рассказывали о предначертанной судьбе, о том, что необходимо совершить. И это знание лежало на сердце тяжким грузом. С тринадцати лет ноша только увеличивалась и увеличивалась, пока я не перестала с ней справляться, а потому сказала себе, что всем придется обойтись какое-то время без меня. Потому что знала, что ты продолжишь мое дело. Ты, родители, братья, Тоня, Арлис, Джонас, все остальные взвалили на себя эту ношу. Если это было эгоистично, богам пришлось бы с этим смириться, так как я не могла вести войска в бой, когда мое сердце истекало кровью. Как не могла и просить кого-то следовать за мной к цели, которую больше не видела.

Фэллон замолчала, села и устремила взгляд на туман, поднимавшийся над заводью, потом продолжила:

– Меня до глубины души потряс тот памятник, который ты создал. Я не могла выразить словами то, что почувствовала тогда, потому что иначе бы просто разрыдалась. Затем над тем местом, где погиб Мик, выросло древо жизни. Мне хотелось отыскать в этом утешение, но вместо этого поднялась волна гнева и жажда мести. Они ослепляли, душили, заслоняли собой все остальное. Тогда я едва удержалась, чтобы не призвать молнию и не сжечь древо дотла.

После длительной паузы Фэллон рассеянно провела пальцем по браслету, вырезанному из другого дерева, которое она сожгла в приступе ярости, и продолжила рассказ:

– Я желала лишь одного: бросить все, выследить Петру и порезать ее на мелкие кусочки мечом. Мечом, предназначенным для защиты света и справедливости. Мне нельзя было оставаться после такого. Как бы я могла вести за собой войска?

– Нужно было так и сказать мне. Я бы понял.

– Я и самой себе не признавалась в этом сначала, потому что чувствовала только горе, гнев и отчаяние. Почему боги позволили случиться такому после всего, что я ради них сделала? Какое они имели право требовать от меня подобной жертвы, когда уже отняли Макса и всех тех, кто следовал за мной на гибель? Почему, почему, почему? Как я могла нести свет, если сама не ощущала его, не умела отыскать в своей душе? – Фэллон взглянула в глаза Дункану, который сел рядом. – Дело было не только в том, что я любила и ценила Мика, хотя и в этом тоже. Да простит он меня, чувства к тебе гораздо, гораздо сильнее. Но что, если бы на его месте оказался ты?