Расцвет и закат Сицилийского королевства. Нормандцы в Сицилии. 1130–1194 - [23]

Король предложил, чтобы каждый из соперничающих пап прислал трех представителей в Салерно, дабы защищать их притязания; и Бернар согласился. Бедный Анаклет, вероятно, испугался такого явного проявления сомнений со стороны своего единственного союзника, но не мог отказаться. Он выбрал в качестве представителей своего секретаря Петра из Пизы и двух кардиналов, Матвея и Григория. Иннокентий тоже послал своего секретаря – того самого кардинала Аймери, из-за которого и начался раскол, – вместе с кардиналами Гвидо из Кастелло и Джерардо из Болоньи; оба позже стали папами под именами, соответственно, Селестин II и Луций II. Все шестеро прибыли в Салерно в конце ноября.

Разумеется, Бернар, хотя формально даже не был членом делегации Иннокентия, говорил больше всех. Вновь, как в Этампе, он, по-видимому сознательно, обходил единственный возможный предмет обсуждения – законность выборов. На сей раз, однако, он не опускался до брани; представители Анаклета могли защитить своего господина, и Рожер мог обидеться. Вместо этого Бернар апеллировал к цифрам. У Иннокентия теперь больше сторонников, чем у Анаклета; Иннокентий поэтому должен быть папой. Это был шаткий довод по всем стандартам, но пылкость речи затмевала недостаток логики.

«Облачение Христово, которое во время страстей Господних ни язычник, ни еврей не решились порвать, Петр Леони ныне разделил. Есть лишь одна вера, один Господь, одно крещение. Во время потопа был один ковчег. В нем восемь душ спаслось, остальные погибли. Церковь – тот же ковчег… Позже был построен другой ковчег, но, раз их два, один неизбежно должен быть ложным и утонет в море. Если ковчег Петра Леони исходит от Бога, тогда ковчег Иннокентия погибнет, а вместе с ним церковь Востока и Запада. Погибнут Франция и Германия, испанцы и англичане и варварские страны, все окажутся погребены под водами океана. Монахи Камальдоли, картезианцы, клюнийцы, монахи Гранмона, Сито и Премонтре и бесчисленные другие, монахи и монахини будут утянуты великим водоворотом на глубину. Голодный океан проглотит епископов, аббатов, других прелатов с жерновами на шее.

Из всех государей один Рожер вступил на ковчег Петра; если все погибнут, будет ли он один спасен? Может ли быть, что верующие всего мира погибнут, а амбиции Петра Леони, чья жизнь проходит у нас на виду, принесут ему Царствие небесное?»[14]

Как всегда, риторика аббата произвела впечатление. Немногим адвокатам на судебном процессе удавалось склонить на свою сторону защитника противоположной стороны; и все же, когда Бернар закончил свою речь, не король, но Петр из Пизы предстал перед ним, чтобы признать свои прежние заблуждения и попросить прощения. Дезертирство, да еще публичное, его собственного секретаря стало для Анаклета почти таким же серьезным ударом, как если бы от него отрекся сам король; и, когда аббат из Клерво простер руку к отступнику и увел его мягко, но торжественно, мало кто из присутствующих на разбирательстве сомневался в том, что дело Иннокентия все равно что выиграно.

Рожер, наоборот, не сказал ничего. Он предпочел откладывать решение чем дольше, тем лучше; кроме того, он не привык идти на уступки, не получая ничего взамен. Анаклет выступал в конце концов единственным гарантом его прав как короля; пока они не будут подтверждены Иннокентием, не могло идти речи о смене подданства. То же относилось к титулу его сына, как герцога Апулии, который следовало предварительно отнять у ставленника Иннокентия Райнульфа. Но на публичном суде не стоило вести переговоры такого рода. На девятый день король заявил, что вопрос слишком сложен, чтобы он мог решить его на месте. Ему необходимо посоветоваться с курией. Потому он предложил, чтобы по одному кардиналу с каждой стороны отправились с ним на Сицилию. В день Рождества он сообщит свое решение.

Бернар не поплыл с Рожером на Сицилию. Вместо этого он вернулся в Рим с Петром из Пизы. Возможно, он подозревал, что его попытки повлиять на короля провалились. Если бы у него оставались какие-то надежды, трудно поверить, чтобы он не продолжил начатое и не последовал бы за своей жертвой в Палермо. Определенно, никого не удивило, когда Рожер объявил, как и обещал в день Рождества, что он не видит причин менять свое прежнее мнение. Он поддерживал Анаклета, как истинного папу, и будет продолжать это делать в будущем.

Скорее всего, решение Рожера было вызвано нежеланием папы Иннокентия принять его условия, а позиция Иннокентия определялась, по-видимому, положением в Риме. Анаклет так и не пришел в себя после потери Петра из Пизы. По мере того как мучительный 1137 г. близился к концу, он, похоже, стал утрачивать господство над городом, и с ноября этого года мы обнаруживаем, что Иннокентий помечает свои письма словом «Рим» вместо прежней формулы «Римская территория». Теперь антипапа владел только собором Святого Петра, Ватиканом и замком Сан-Анджело, и, вероятно, ему повезло, что 25 января 1138 г. он умер[15]. Его жизнь, вначале столь многообещающая, оказалась печальной. В течение тех восьми лет, когда он занимал престол святого Петра, на который, как он, справедливо или нет, полагал, он имел право, Анаклет страдал – по большей части молча – от потоков брани и оскорблений, изливаемых на него его врагами под предводительством аббата из Клерво. Эти обвинения повторялись на протяжении многих веков апологетами католицизма и биографами святого Бернара; во многих современных справочных изданиях имя Анаклета или подвергается поношению, или просто пропускается. Он заслужил лучшего. Если начало его карьеры запятнано симонией, оно все же светлее, чем у большинства понтификов его времени. Если на нем отчасти лежит вина за раскол церкви, то папа Иннокентий и кардинал Аймери виноваты больше. Сложись ситуация по– другому или удовольствуйся святой Бернар делами своего аббатства и ордена, Анаклет, с его мудростью, истинным благочестием и дипломатическим опытом, мог бы оказаться превосходным папой. И в существующих обстоятельствах он переносил до невозможного оскорбительное положение с достоинством и терпением.