Расчудесный Хуливуд - [10]

– И сколько ему тогда было?

– Четыре с половиной. До тех пор я его продержала при себе. Хоть что-то сделала.

Неужели она рассчитывала на то, что Свистун поставит ей за это плюсик в несуществующем блокноте?

– А как ты зарабатывала себе на жизнь?

– Иногда работала в кафе. Иногда в каком-нибудь магазине. – Она остро посмотрела на него. -Брала деньги с мужчин.

Он не моргнул и глазом.

– Я стала просто чудовищем. Пила. Принимала наркотики. Опустилась на самое дно.

Слезы у нее на щеках уже просохли. Руки теребили край скатерти.

– И вот наступил вечер, когда я…

Она сбилась на полуслове, не зная, рассказывать ли ему то, что он не должен слышать.

– Случилось нечто, вернувшее меня к жизни. Ничего страшного или непоправимого вроде того, что я вытворяла раньше, но так или иначе я очнулась.

– Именно так оно всегда и бывает.

– Четыре года назад я собралась, почистилась, протрезвела. И отправилась за сыном.

– Сколько же ему было лет? Десять? Одиннадцать?

Казалось, она не в силах ответить на этот вопрос. Она поднесла руку к горлу, словно слова застряли там, не пролезая ни туда, ни сюда.

– Но с ним же ничего не случилось, верно?

– Его там не оказалось, – выговорила наконец она.

– Убежал?

– Его продали. Старик его продал.

– Что?

Она заморгала, словно боясь, что он ударит ее за то, что она это допустила.

– Мой свекор умер, но там нашлась старуха, ее звали Гранни Ауэрс, и она сказала мне, что за полгода до моего приезда свекор продал Джона.

– Джона? Так ты его назвала?

– Я же не собиралась называть его в честь отца. -Ее рот скривился, словно она надкусила нечто горькое. – Вот я и назвала его в честь моего отца, а мой отец потом от нас отвернулся.

– Но кому продал его Янгер? И как это произошло?

– Просто продал за наличные каким-то приезжим, а верней, проезжим.

Вставь такой сюжет в книгу, вставь такой сюжет в кинокартину – и никто не поверит тебе, подумал Свистун. Он вспомнил слова, сказанные ему однажды Канааном: "Ребенка от шести до четырнадцати, мальчика или девочку, могут доставить прямо тебе к порогу, не задавая никаких вопросов, и делай с ним, что хочешь. И стоит это удовольствие две с половиной штуки".

– А откуда они приехали? – спросил Свистун.

– Из Центральной или Южной Америки. Из Мексики. Из Азии. Проезжая на восток Штатов. Украли или купили за наличные.

Свистун взял еще один кусок ростбифа. Она бросилась ему в ноги, умоляя о пощаде. А если отдаешь себя на суд другому, едва ли ты собираешься через час после этого лечь с ним в постель. Она превратила его в конфидента, в плечо, на которое можно опереться, в доброго дядюшку. Превратила его в настоящего отца, взамен оказавшегося никуда не годным.

Женщинам кажется, будто с возлюбленным нужно обращаться именно так: кормить его старыми историями, исповедоваться перед ним в былых грехах, проверяя глубину его понимания, нежность его души, силу его чувств. Свистун, однако же, относился к этому совершенно по-другому.

Глава шестая

Каждый день на протяжении пятнадцати с половиной лет он просыпался под оглушительный звонок, ранним утром пробуждавший его ото сна и лишавший тем самым единственного утешения.

Каждую ночь он лежал на нижней койке двухъярусных нар, глазея на верхнюю, на которой спал какой-нибудь уголовник. В последнее время это был грязный итальяшка по имени Мачелли. И, глазея, он мысленно восстанавливал череду событий, заставивших его очутиться в таком дерьме.

Ему говорили, что он убил и зверски искромсал трех женщин. Его осудили, его приговорили, его заперли в эту клетку. Вспоминая последний вечер, проведенный в трактире "У Бадди", он так и не мог вспомнить, что отправился с Глэдис Трейнор на задворки и перерезал ей горло ножом для резки линолеума, который предъявили в качестве вещественного доказательства. Его личный нож. Он помнил о том, как сопротивлялся при аресте, когда полицейские вломились к нему и поволокли наружу, из собственного дома, из собственной спальни, в которой, забившись в дальний угол, тряслась от ужаса его беременная жена. Позже он сказал, что решил, будто в дом к нему вломились грабители или насильники, но ему возразили: с какой стати грабители стали бы вламываться в дом, в котором нечего украсть? С какой стати насильники заинтересовались бы женщиной, которая вот-вот родит?

Лучше всего он запомнил вкус горького пива на губах, когда его вывели из похмельного сна мужские крики, Фэй не оказалось в постели, и он рванулся за пистолетом к брюкам, валявшимся на полу. Владение незарегистрированным огнестрельным оружием впоследствии сработало против него. Обвинение подчеркнуло, что тем самым лишний раз доказывается его агрессивность. А он и дотянуться-то до пистолета не успел. На него навалились со всех сторон, принялись орать что-то прямо в уши, заломили руки, а он так и не понял, какого черта все это должно значить.

Да что там, его и потом подстерегало множество всяких сюрпризов. А может, если хорошенько задуматься – или, наоборот, перестать думать, – то все это нельзя было назвать сюрпризами.

Когда эти женщины в зале суда начали одна за другой рассказывать, как он соблазнил их, а потом обобрал. Можно подумать, что они живут на переломе пятидесятых, когда женщины носили юбку по Щиколотку, не посещали питейных заведений и трепетали накануне каждой менструации. С ума сойти, Даже Шарлотта, давая свидетельские показания, превратила его в самого настоящего дьявола. Шарлотта, плясавшая голой перед всем мужским населением Нового Орлеана и перед половиной гостей города. И кто знает, скольким из них она успела дать?