Расчленение Кафки - [8]
Очевидно, что слово нарциссизм этимологически связано с именем Нарцисс и, соответственно, термин связан с мифом о Нарциссе. Напомним, что в этом древнегреческом мифе речь идет о юноше столь прелестном, что когда он увидел в зеркальной глади лесного озера свое отражение, то не мог оторваться от этого зрелища. Так и умер от голода и жажды, не в силах покинуть собственный лик — такая вот любовь случилась. В обыденном понимании нарциссизм означает просто самовлюбленность, в сексопатологии — сексуальное влечение к самому себе, но в психоанализе — это специальный термин, который первоначально ввел в обиход Зигмунд Фрейд. Он писал в «Лекциях по введению в психоанализ»: «Со временем укрепилось представление, что либидо, которое мы находим привязанным к объектам, которое является выражением стремления получить удовлетворение от этих объектов, может оставить эти объекты и поставить на их место собственное Я; постепенно это представление развивалось со все большей последовательностью. Название для такого размещения либидо — нарциссизм — мы заимствовали из описанного П. Некке (1899) извращения, при котором взрослый индивид дарит собственному телу все нежности, обычно проявляемые к постороннему сексуальному объекту»[24].
Фрейд разделил первичный нарциссизм и вторичный. Первичный нарциссизм связан со стадиями инфантильного психосексуального развития. Эти стадии предшествуют эдипальной, на которой либидо направляется на объекты — на любимых родителей. Это нормальный этап развития. Вторичный возникает тогда, когда либидо вновь обращается на себя, отвернувшись от объектов.
Дальнейшую разработку теория нарциссизма получила в работах Герберта Розенфельда, последователя Мелани Кляйн. Под патологическим нарциссизмом стали понимать состояния, связанные с психическими проблемами, вызванными нарушениями, неблагоприятным ходом развития в младенчестве. «По мнению Розенфельда, нарциссическая личность посредством всемогущества интроецирует „абсолютно хороший“ примитивный частичный объект и/или проецирует свое Я внутрь такого объекта»[25]. Это позволяет нарциссичным людям отрицать свою потребность в зависимости от внешних объектов. «Нарциссы» обладают чрезвычайно идеализированным образом себя, они способны расторопно присваивать ценности и идеи других людей и утверждать, что эти ценности изначально принадлежали им. Одновременно они могут обесценивать (бессознательно) и разрушать то, что получают от других (чтобы избавиться от чувства зависти), вследствие чего они хронически недовольны своими приобретениями. В то же время идеализация себя включает и идеализацию своей деструктивности, что ведет к проявлению у «нарциссов» примитивной ненависти ко всему: и к себе самим, и к другим, а, как следствие, к саморазрушению и разрушению окружающих. Такую структуру личности доктор Розенфельд описал, опираясь на свою опыт психоаналитической работы с нарциссическими пациентами[26]. Не правда ли, что-то до боли знакомое чудится в этом описании?
Особое, несколько отличное от приведенного выше описание нарциссизма дает Хайнц Когут, австро-американский психоаналитик, бывший одно время президентом АРА — Американской Психоаналитической Ассоциации. Когут определял как нарциссическую личность, очень зависимую от оценки окружающих, «человека-мимозу». Собственная же самооценка такого человека постоянно колеблется — от грандиозной идеализации, до восприятия себя ничтожеством, никчемной мизерабельной личностью[27]. (Заметим, что личностный параметр, ответственный за самовосприятие, Когут называл самостью (self). Не путать с самостью (Selbst) Юнга — архетипом целостности.)
Мы столь подробно говорим о нарциссизме потому, что статьи, составляющие эту книгу, рассматривают творчество Кафки под двумя разными, но дополняющими друг друга углами зрения. Один взгляд основывается на классическом психоанализе и фрейдовской теории невроза, другой — на «современном психоанализе» и различных представлениях о нарциссизме. Оба этих подхода имеют равное право на существование и комплементарно дополняют друг друга. Так, видимо, оно и должно было получиться — это лишь отражение расщепленности, двойственности Кафки.
Под конец этой небольшой вступительной статьи приведем еще одно обещанное ранее подтверждение тезиса о «русскости» Франца Кафки. Мы упоминали, что имя Кафки обыгрывалось в нашем фольклоре. В годы перестройки популярным стал такой замечательный лозунг, пародирующий известную советскую песню: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью!» Литературный критик Бенедикт Сарнов пишет, что лозунг этот родился еще в конце 60-х — начале 70-х годов XX века. «По одной версии автором этой жутковатой остроты был Вагрик Акопович Бачханян, по другой — Зиновий Самойлович Паперный», — пишет Сарнов[28].
Другой забавный пример включения Кафки в русский фольклор я узнал недавно от одного молодого человека. Он рассказал мне, что в их компании популярный дешевый портвейн «Кавказ» было принято называть «Кафка-три (3)». Собственно этим, как признался молодой человек, его знакомство с Кафкой и исчерпывалось. Забавность данного примера в том, что помимо очевидного созвучия «Кавказ-Кафка», есть в нем и чисто кафкианская составляющая: отвратительный напиток, абсурдно именуемый благородным словом «портвейн», получил в просторечии имя Кафки. Что-то в этом есть от тошнотворных коктейлей Венички Ерофеева, которые надо было помешивать непременно веточкой жимолости и пить с восходом первой звезды. С другой стороны, злоупотребление этим напитком — портвейном «Кавказ», видимо, сильно повышает кафкианское восприятие окружающей действительности.
Предлагаем вашему вниманию адаптированную на современный язык уникальную монографию российского историка Сергея Григорьевича Сватикова. Книга посвящена донскому казачеству и является интересным исследованием гражданской и социально-политической истории Дона. В работе было использовано издание 1924 года, выпущенное Донской Исторической комиссией. Сватиков изучил колоссальное количество монографий, общих трудов, статей и различных материалов, которые до него в отношении Дона не были проработаны. История казачества представляет громадный интерес как ценный опыт разрешения самим народом вековых задач построения жизни на началах свободы и равенства.
Монография доктора исторических наук Андрея Юрьевича Митрофанова рассматривает военно-политическую обстановку, сложившуюся вокруг византийской империи накануне захвата власти Алексеем Комнином в 1081 году, и исследует основные военные кампании этого императора, тактику и вооружение его армии. выводы относительно характера военно-политической стратегии Алексея Комнина автор делает, опираясь на известный памятник византийской исторической литературы – «Алексиаду» Анны Комниной, а также «Анналы» Иоанна Зонары, «Стратегикон» Катакалона Кекавмена, латинские и сельджукские исторические сочинения. В работе приводятся новые доказательства монгольского происхождения династии великих Сельджукидов и новые аргументы в пользу радикального изменения тактики варяжской гвардии в эпоху Алексея Комнина, рассматриваются процессы вестернизации византийской армии накануне Первого Крестового похода.
Виктор Пронин пишет о героях, которые решают острые нравственные проблемы. В конфликтных ситуациях им приходится делать выбор между добром и злом, отстаивать свои убеждения или изменять им — тогда человек неизбежно теряет многое.
«Любая история, в том числе история развития жизни на Земле, – это замысловатое переплетение причин и следствий. Убери что-то одно, и все остальное изменится до неузнаваемости» – с этих слов и знаменитого примера с бабочкой из рассказа Рэя Брэдбери палеоэнтомолог Александр Храмов начинает свой удивительный рассказ о шестиногих хозяевах планеты. Мы отмахиваемся от мух и комаров, сражаемся с тараканами, обходим стороной муравейники, что уж говорить о вшах! Только не будь вшей, человек остался бы волосатым, как шимпанзе.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.