Раны. Земля монстров - [27]

– Может, и так, – говорит Уормкейк. – Но это уже не имеет никакого значения.

Он поднимается и подходит к окну. Тянет шнур, и занавески раздвигаются. Прекрасный, радужный свет наполняет комнату. За окном, на территории особняка, раскинулась Семидесятая Ежегодная ярмарка Черепушек: кружатся карусели, машинки въезжают на подъем горки, из-под бамперов вылетают электрические разряды. И над всем этим вращается колесо обозрения, излучая в небо желтые, красные и зеленые огни.

Я присоединяюсь к нему.

– Хочу оказаться на ярмарке. – Я прижимаю ладонь к стеклу. – Мне нужен еще один шанс.

– Путь туда тебе закрыт, – отвечает Уормкейк. – Как и мне. Сегодняшний вечер – для них.

Он дергает за фальшивый рот на черепе, обрывая резинку, и бросает его на пол. Язык вываливается подобно отрезанному органу, и мухи жадно облепляют его. Может, ему кажется, что, если он не сможет выразить скорбь, перестанет ее чувствовать.

Вероятно, в этом он прав.

Он забирает у меня из рук усеянный мухами кусок мяса и вгрызается в него. Затем протягивает обратно в знак благословения. Я вижу его доброту. И принимаю ее, кусая плоть. Таким мы создали этот мир. Слезы заливают глаза, и он касается моей щеки костлявой рукой.

Затем возвращает плоть на алтарь и становится перед ним на колени. Он кладет голову рядом с жужжащим мясом. Я беру в руки кирку и прикладываю острие к черепу, тому месту, где собрались все пороки мира, тянущие его все ниже к земле. Я направляю острие, чтобы запомнить положение, и поднимаю кирку над головой.

– Поплатился черепушкой, – говорю я.

За окном открываются ворота, и дети бешено высыпают на ярмарку. Вон бежит рассерженная девчонка. А вон и коротко стриженный плакса. Мельтешат руки и ноги, одежда развевается подобно знаменам на ветру. Они бегут в сердце толпы, когда из ворот выскакивают монстры. У них есть шанс.

Всего один ничтожный шанс.

Чрево

1

Микс была готова бросить странного старого недоумка: слишком уж он медленный, неуклюжий и громкий. И квартала в Пустом Городе не прошло, как их обнаружил Транспортер, а по опыту она знает, что, даже если хлопать в ладоши у них под носом, все равно останешься незамеченной. Ключевое слово здесь, конечно, опыт. Если его нет, то все может очень плохо закончиться. В себе она не сомневалась, но старик мог подставить их обоих.

Потому она пихнула его в нишу, и они, притаившись, ждали, пока тварь, толкающая свою жуткую тачку, не пройдет мимо.

– Устал? – спросила она.

– Нет, не устал, – огрызнулся он. – Идем дальше.

Микс всего семнадцать, и любой, кому перевалило за пятьдесят, казался ей непростительно древним, а мужчина по этим меркам считался настоящей развалиной. Он шустро и без особого труда пробирался по улицам, давно опустевшим и оттого заваленным обломками, но по капелькам пота, выступившим на лбу, было видно, каких усилий ему это стоило. Как бы то ни было, приличный темп для старика – малая толика скорости, с которой она предпочитала передвигаться по Пустому Городу. Глупо было брать у него деньги, но Микс всегда была глупой девчонкой. Спроси любого.

Они свернули за угол, и последний контрольно-пропускной пункт – маленькая деревянная лачуга с мерцающим фонарем в окне – исчез из вида. Теперь до него как до луны. Темнота выглядывала из разбитых окон зданий, загромождавших небо. Дверные проходы магазинчиков зияли как раскрытые рты. Тротуар покрывала галька разбитого стекла. Тут и там валялись обрывки газет и рваная одежда, а клочья окровавленного мяса усеивали асфальт. Машины встали вдоль тротуаров на последнюю парковку. И все-таки жизнь продолжалась: сновали крысы, тараканы, дикие кошки. Как-то она заметила бредущих по разрушенному району медведицу с медвежатами, и эта сцена показалась ей фрагментом давно забытого сна. Жизнь в городе бурлила. Правда, без людей. Ну, если не считать того, что от них осталось.

– Боже мой, – сказал старик и остановился. Он пробрался к середине дороги, ссутулился, и лицо стало бледным словно у мертвеца. Глаза блуждали по открывшейся картине, пытаясь связать все воедино. Он выглядел хрупким, одиноким и испуганным и, судя по всему, так себя и чувствовал. Такими были ее родители незадолго до конца: они ошеломленно смотрели на то, как мир вокруг превращается во что-то новое и ужасное.

– Это все из-за тебя, – сказал отец, будто она невероятным образом оказалась причастна к происходящему.

Микс подошла к старику и потянула его за локоть обратно, на относительно безопасный тротуар.

– В голове не укладывается, что это всего в паре кварталов от твоей квартиры, да?

Он сглотнул и кивнул.

– Но послушай меня, хорошо? Ты должен слушаться меня и делать то, что я говорю. Мы не выходим на дорогу и не шумим, а спокойно двигаемся вперед и стараемся не привлекать внимания. Если втянешь нас в неприятности – будешь спасать свою задницу сам, без меня. Понял?

Старик высвободил локоть из хватки. По крайней мере, у него хватило совести смутиться.

– Извини. Я впервые вернулся сюда с тех пор, как уехал. Тогда здесь… Здесь царил хаос. Творилась полная неразбериха.

– Да, понимаю.

Ей совсем не хотелось слушать его историю. Потому что история была у каждого. Трагедии быстро наскучивают.