Раны. Земля монстров - [11]

– Я знаю тебя, – сказало я. Тогда я пребывало во тьме и одиночестве. Тогда я еще не стало мы.

На мгновение твое лицо озарилось яркой надеждой.

– Я знаю тебя, – снова произнесло я, проталкивая слова сквозь длинное и темное скопление пустоты. – Ты дочь.

И тогда ты впервые со мной заговорила:

– Кто ты?

* * *

У меня никогда не было имени, пока мне не дал его твой отец. Я было ничтожеством, нечистью среди массы нечисти, трудящейся на Мельницах Любви на Восемьдесят Четвертом Склоне Ада. Я не знало языка, пока ритуалы твоего отца не вытащили меня в этот мир, пока я не выучило его, услышав одно лишь слово; я не знало, что есть я, пока меня не вырвали из общего сознания и тела и не заточили обрывком мысли в бочку; и хотя все мое существование подчинено созданию любви, я никогда не знало ее, пока не узрело, как исказилось от отчаяния лицо твоего отца, осознавшего, что явившееся перед ним исчадие Ада было не тем, кого он ждал.

Я знало, с ним что-то случилось, но не имело наименований для смерти. Посреди ночи меня захлестнуло потоком его снов, мыслей и воспоминаний, хлынувшим с потолка подобно сгусткам пепла, словно вулкан извергал всю сухую массу земли. Это событие озадачило меня, вызвало головокружение и привело в восторг – ничего подобного я никогда не испытывало. Поток не утихал всю ночь и не иссяк, даже когда ты спустилась в подвал. Я сразу поняло, что ты его не видишь и не чувствуешь. Мертвый мозг твоего отца бурлил, наполняя воздух своим нажитым грузом, но тебе было не дано этого постичь.

Полагаю, все это случилось зря.

– Когда я прибыло, твой отец назвал меня Клэр, – сказало я, выплевывая каждое слово сквозь помехи, и наблюдало, как на твоем лице отразилось замысловатое выражение: смесь печали и надежды, на языке которых, как я теперь знаю, говорит любовь.

Ты отошла к столу и села в кресло отца.

– Так звали мою мать, – сказала ты.

– Я знаю.

Когда ты заговорила в следующий раз, твой голос звучал странно, будто кто-то сдавливал тебе горло:

– Это ты?

– Нет.

Ты долго молчала. Приемник на бочке зашипел так, как шумит дождь и бьющий ключом мозг твоего отца. Ты листала страницы журнала, который он оставил на столе. Включила компьютер, но не знала пароля. Но эти поиски не были вызваны конкретным любопытством. Казалось, ты ошеломлена. И часть тебя отрешилась от происходящего вокруг.

– Где твой отец? – спросило я.

Ты вздохнула так, словно мои слова тебя утомили.

– Он умер.

– О, – сказало я, внезапно осознав, что было источником потока пепла сновидений. – Поэтому ты так расстроилась?

– Я не расстроилась.

Ты посмотрела на меня, словно я бросило тебе вызов. Но я не знало, что ответить тебе, Элисон. Я завидовало твоей отрешенности. Я впервые оказалось в отрыве от остального себя. Я никогда не знало одиночества. Оно причиняло мне сильную боль.

И боль я тогда тоже познало впервые.

Как только твой вид может это выносить? Как вам удается терпеть убийственную муку? Как вы вообще способны познавать друг друга?

– Так, значит, папа тебя призвал? Ну, как демона.

– Я не демон. Я нечисть. Я работаю на Мельницах Любви.

– А это что еще такое?

Ты даже не смотрела на меня, пока задавала вопросы. Вместо этого ты медленно прохаживалась по лаборатории, водя рукой по пиктограммам или останавливалась, чтобы рассмотреть один из своих ранних рисунков, сделанных пальцами.

– Я не знаю, как ответить, чтобы ты поняла.

– Ого, ты совсем как папа.

Вряд ли это комплимент.

– Я хочу домой, – сказало я в надежде повернуть разговор в более продуктивное русло.

Ты остановилась у собачьих клеток с табличками, на которых были написаны имена детей.

– Чем он здесь занимался? Я как бы вроде знаю, что он… Ну, вызывал демонов или еще кого.

Ты повернулась и взглянула на меня:

– Так он вызывал?

– Я не знаю, чем он занимался до моего появления. Но я знаю, что мое появление его не обрадовало.

– Так ты что-то вроде неудачного эксперимента.

– Думаю, да.

Ты кивнула и вернулась за стол. Открыла конверт из оберточной бумаги, и оттуда высыпалась пачка фотографий твоей матери. Живых, не постановочных. Твой отец часто их просматривал. Иногда он плакал. Иногда они приводили его в ярость. Я все никак не могло понять, как одни и те же фотографии могут производить разный эффект, и мне было интересно, как отреагируешь на них ты. Ты долго смотрела на них, но выражение твоего лица не менялось.

Ты опустила их на стол и сказала:

– Тело папы все еще наверху. Я никому не сказала. Думаю, это странно.

– Разве?

– Я вроде должна кому-нибудь позвонить. И должна плакать.

– Почему должна?

Ты пожала плечами.

– Он ведь мой отец.

– Тогда почему не плачешь?

– Наверное, потому, что я чудовище.

Я не поняло твоего ответа, но это казалось несущественным, поэтому я вернулось к тому, что было существенно для меня.

– Я хочу вернуться домой, Элисон. Я хочу вернуться в свое тело. Здесь одиноко.

– Ты не вернешься, – сказала ты. – Я не знаю, как отправить тебя обратно. Так что смирись.

– Это неприемлемо.

Ты спокойно и уверенно встала из-за стола и подошла к бочке. На этот раз ты прикоснулась к ней, и, хотя это невозможно, я ощутило жар твоей крови и тепло твоего присутствия. Я не знало, что оно значит, но оно заставило меня замолчать.