Раны любви - [17]

Спросить дворника, — стыдно.

Маруся прошлась несколько раз мимо дома и, наконец, решилась.

Подошла к дворнику и спросила его:

— Скажите, пожалуйста, здесь живет м-сье Верхотуров?

— Здесь, барышня. Вот подъезд.

Но Маруся уже смешалась и побежала прочь, к удивлению дворника.

Но он быстро сообразил, рассмеялся и весело сказал подошедшему кучеру:

— Опять новая… И откуда это только наш барин берет себе. Каждый раз новая. Вот только что подходила. Совсем молоденькая. Спросила и шарахнулась. Стыдно, видно, с непривычки.

И оба они оживленно заговорили о молодом барине и его постоянных романах…

Шел уже снег, и Петербург делался красивым. В тоске своего сердца, совсем непонимаемой ею, шла Маруся опять по Сергиевской.

Уже без всякой надежды увидеть его, Нику.

Милого Нику, страдающего и до сих пор не вернувшегося.

Маруся была уверена, что Ника еще не вернулся.

В Ялте он. Ждет, пока та, другая, эта отвратительная Надежда, не протянет ему свои руки и не расскажет своей матери про тайну любви.

И так шла Маруся по Сергиевской и дошла, как всегда, к дому, мимо которого она проходила всегда быстро, боясь, что ее узнает тот дворник, к которому она обратилась в первый раз.

И вдруг она увидела, что открылись двери подъезда наружу и из них вышел он.

Вышел, осмотрелся, оглянулся, точно отыскивая кого-то, и пошел к Литейному проспекту.

Маруся тотчас пошла за ним.

Она не знала, почему она идет вслед за этим таинственным для нее, загадочным Никой. Но страстное желание влекло ее, и она шла быстро-быстро, еле-еле поспевая за ним.

И, не думая, она подошла, уже на углу Литейного проспекта, к нему и, задавив свое прерывистое дыхание, обратилась к нему с вопросом:

— Извините меня, пожалуйста, я хотела спросить вас…

Ему послышалось «попросить вас», — и по обыкновению он опустил руку в карман и протянул ей серебряную монету.

Маруся отшатнулась.

Он остановился; стояла и она, впившись в него своими глазами. А он смотрел скучно и рассеянно и совал ей в руку монету.

— Вы ошиблись… Мне не надо…

Он вскинул печальными глазами и сухо ответил:

— Мне не надо тоже… Я не хожу с женщинами…

И он круто повернулся и быстро пошел по перекрестку улиц.

Маруся стояла ошеломленная. С трудом, лениво ползла в ее душу мысль, что он, он, именно он, принял ее за уличную женщину, за продавщицу тела…

Ее тела, чистого, не знавшего ничьего прикосновения…

В полуобмороке пошла она домой…

И все старалась собрать свои мысли, овладеть ими и отдать себе отчет о случившемся…

Но мысли ползли во все стороны и отвлекались.

Ее задевали прохожие и говорили какие-то пошлости. Юный подвыпивший правовед сказал ей какое-то четверостишие. Старый генерал сказал ей, что она похожа на весеннюю золотую муху, и что он готов ей заплатить хорошими золотыми монетами…

Маруся шла и все собирала мысли и все старалась соединить их в один клубок.

Уже подходя к дому, она очнулась.

И сразу сделалось ей все ясно.

Сразу загорелись все мечты. Мечты прошлого. Неосознанные. Непонятые. Но теперь такие отчетливые.

И она засмеялась.

Заставила себя признаться в правде.

Да, ведь, она мечтала в глубине своей сиротливой души о нем, о Нике.

Разве не так грезила она о людях, не зная их? Разве не так она мечтала о нем, своем избранном, любимом, радостном и ожидаемом?

Засмеялась она нервно. И, подойдя к дому, вдруг круто повернула назад…

Там дома ждет мамуля… Милая старушоночка-мамуля, боготворящая свою дочурку Марусеночку. И мечтавшая вместе с ней о том рыцаре, который придет к ним, в их конурку, и похитит от нее, мамули, дочурку.

Мамуля на все была согласна, лишь бы пришел этот рыцарь.

И думает Маруся, что рыцарь пришел… Но отвернулся от Маруси и, вместо ласки сердцу, нанес ему удар…

И, повернувши от дому, Маруся пошла вперед, не зная, куда идет, не понимая, по каким улицам она проходит.

Шла долго и болели у нее ноги. И сырость ползла сквозь шубку ее, ветхую и дрянную, покрытую дешевым воротником.

И так брела она по улицам и когда проходила по Литейному, на котором опять очутилась, то засмотрелась на окна богато и хорошо освещенного дома.

И чуть не остановилась, заглядевшись на люстру зала во втором этаже.

А в это время вышел из подъезда студент и крикнул что-то.

Но, заметив девушку, остановился и сказал ей:

— Прекрасная русалка с золотыми волосами, не хотите ли прокатиться со мной в автомобиле?

И наклонился к ней и весело смотрел на нее своими темными глазами.

Ах, у того совсем другие глаза…

— Оставьте меня, — шепчет Маруся.

А глаза смотрят еще жарче, разгораются. От этого лица, красивого, — нет, у Ники лицо было гораздо красивее! — пахнет вином и сигарой… И хорошо пахнет… И Маруся улыбнулась.

— Вот и прекрасно, — шепчет веселый голос, — царица улыбнулась. Царица поедет… У царицы болит сердце?

Завертелось что-то в голове. Сжалось сердце… Тоска исчезла. Отчаяние мелькнуло, как тень, и Маруся подала свою руку студенту…

Автомобиль мчался.

Студент шептал Марусе ласковые, красивые слова…

И дремалось под них Марусе… Пробуждал изредка толчками, сильными и острыми, автомобиль, но Марусе так сладко грезилось…

Мягкие усы щекотали ее щеки, и ей хотелось продлить эту негу до бесконечности.