Ранний восход - [47]

Женьча только диву давался, откуда все это вызнал Коля и как это он смог все запомнить. А у Коли сияли восторгом глаза, и он таскал приятеля из зала в зал, подводил его к картинам, заставлял отходить назад, садиться на корточки, прищуриваться, смотреть одним глазом и сложив ладони трубочкой, как в подзорную трубу.

Женьча не любил громко выражать свои восторги. Картины он смотрел с интересом. Многие сам узнавал, не дожидаясь пояснений Коли. Но Коля ожидал, что знаменитая галерея произведет на его друга более сильное впечатление. Он был даже немножко разочарован.

Так как деньги, выданные мамой на автобус, Коля проел в буфете галереи, купив пирожное, а у Женьчи до получки тоже ничего уже не осталось, то обратно шли пешком, хотя ноги были тяжелые, словно очугунели от долгого хождения по залам Третьяковки.

Когда они шли по набережной, их обогнал какой-то великовозрастный парень с длинными руками, торчавшими из рукавов. У него была разболтанная походка — головой вперед, нога за ногу: не то с горы будто сбега́л, не то только что по шее получил… Он шел, вихляя штанинами слишком коротких брюк, поплевывая через каждые два шага, потом остановился на углу, лениво и тупо посмотрел на большой, расклеенный на стене плакат и по́ходя длинной рукой вырвал из плаката огромный клин.

— Вот паразит! — пробормотал Женьча и, прежде чем Коля успел что-нибудь ответить, бросился за парнем, который уходил как ни в чем не бывало и размахивал бумажным лоскутом.

Коля видел, как его дружок нагнал великовозрастного.

— Неграмотный?.. — закричал Женьча. — Или у тебя глаза повылазили?

— Ты что? Сорвался откуда? — изумился, пока еще снисходительно, великовозрастный.

Крепенький, рыжий, размашистый Женьча петушком налетел на долговязого:

— Люди трудятся, рисуют для народа, а ты корябаешь!

— А тебе-то что? Отсохни от меня!

— Я и так сухой, а как бы ты вот мокрый не сделался. Как я тебе дам вот!

И Женьча угрожающе завел кулак назад за плечо.

Противник в ответ тоже замахнулся.

Коля поспешил на помощь.

— Видал? — сказал ему Женьча. — Висел себе плакат. Люди смотрят со вниманием, радуются, а этот паразит мимо пройти не может спокойно! Есть ведь такие еще! Так и просит кулака!

— Да чего вы ко мне привязались, в самом деле! — взмолился великовозрастный. — Много вас еще тут наберется — на одного…

— Нас-то много небось, — отрезал Женьча, — а вот таких темных, как ты, мало уже остается… Держи его крепко, Коля! — скомандовал он, и приятели взяли долговязого с двух сторон за рукава. — И веди его. Пускай обратно приклеит, что вырвал.

Подгоняемый короткими, но выразительными пинками в спину, долговязый прошествовал, где висел раскромсанный им и зиявший белым клином плакат.

— А чем я его вам приклеивать стану? — загундосил парень.

— Уж то не наша забота! — оборвал его Женьча. — Зачем рвать было? Вот и приклей обратно.

— Ну, ты поплюй, что ли, — посоветовал Коля.

Под наблюдением Коли и Женьчи долговязый парень не только поплевал на вырванный им клин бумаги, но от усердия даже и языком полизал его, после чего, ежась и с опаской поглядывая на мальчиков, укрепил лоскут на то место, откуда он был вырван.

— Булавочки у вас не найдется? — спросил он, видимо уже войдя во вкус дела.

У запасливого Женьчи нашлась и булавочка, даже не одна, а две. Ими пришпилили покрепче вырванный клок, и плакат стал снова выглядеть как целехонький.

— Ну вот, другое дело, — сказал довольный Женьча. — Теперь можешь считать себя свободным. Иди. Только больше не озоруй. Люди получают полное образование, трудятся, рисуют, а ты: жик — и нет картины! Надо в голове соображение иметь все-таки!

Тут Коля заметил, что пальцы Женьчи, сжатые выразительно в кулак, чем-то запятнаны.

— Это что у тебя? — спросил он.

Женьча раскрыл кулаки, поднял к лицу широкую, как у отца, мосластую ладонь:

— Это? А это я кислотой на заводе сегодня… А тут напильником свез…

Коля с уважением смотрел на руку приятеля, на пятна кислоты, втравившиеся в крепкие пальцы, на ссадину от напильника и восковидные бугорки мозолей. Да, это были «руки при деле», как говорил отец Женьчи. И недаром сам Женьча теперь то и дело запускал в разговоре словечки вроде: «Заело у меня сегодня суппорт», или: «Пустил я сегодня на все скорости, а гляжу — продольная-то бабка барахлит». Видно было, что человек хорошо знает свое направление в жизни. Коля посмотрел на свои руки. «А у меня что?.. Вот только от ультрамарина клякса не отмыта да вот чернила от вчерашней письменной в школе. Потер как следует — и не останется ничего». Он украдкой потрогал бледно-лиловую ложбинку на среднем пальце и с удовлетворением нащупал легонькое затвердение от карандаша. Нет, все-таки, значит, и его рука трудилась хоть немножечко.

И ночью перед сном опять был большой разговор с папой. Для этого был приготовлен еще заранее весьма каверзный, как казалось Коле, вопрос.

— Как ты считаешь, папа, что важнее — делать настоящие вещи или их изображения?

Папа, кажется, сразу смекнул, куда клонит сын.

— Ты, Колюша, страшный казуист.

— А что такое — казуист?

— Ну, такой любитель копаться в довольно ясных вещах и выковыривать из них, как изюминки из булки, разные, понимаешь, мнимые неясности. Ты чудак, Колюшка. Смешно вопрос ставишь.