Ранний ледостав - [99]

До сих пор стыдно ему вспоминать об этом… Только по молодости и неопытности отделался тогда Карыкур строгим выговором, да еще лишился половины годовой премии. Но все это в прошлом, теперь-то он набрался кое-какого опыта.

И хотя после того случая Карыкур упросил директора, чтобы его перевели в другое стадо, четвертое, где он и по сей день работает, совершенный когда-то грешок людьми не забылся. Потому и бригадир Лозар нет-нет да и может себе позволить подшутить над ним: «Учили-учили бумаге, вдалбливали-вдалбливали четыре года науки в техникуме, а язык оленей совсем туго понимаешь!»

Карыкур старался заготавливать сухостой с подветренной стороны — так легче будет подтаскивать его к костру; а костер, разведенный на сухих стружках, разгорелся быстро — Лозар уже пустил в дело крупные дрова. Вскоре над огнем висел чайник, набитый снегом, и по мере того, как снег таял, Лозар подкладывал и подкладывал в него своей огромной кружкой новые порции.

Запасливый бригадир достал к чаю вареную оленью грудинку, которая хотя и успела изрядно промерзнуть, но, оттаянная возле костра, пошла за милую душу. Точно так же пришлось отогреть и застывшую, как камень, буханку белого хлеба. Только масло они крошили ножом и глотали мелкими кусочками, целиком. Двухлитровый походный чайник оказался для них мал, пришлось кипятить снежную воду еще раз.

После чая Лозар выкурил трубку махорки, подбросил в костер несколько цельных лиственниц потолще.

— Ну, а теперь, сынок, на боковую. Надо, надо малость вздремнуть. Переспим, а к утру, пожалуй, и ветер стихнет. А пока, — и Карыкур в бликах ярко занявшегося костра увидел улыбку старика, — в «куропачьем чуме» спрячемся.

Бригадир встал, отошел на пять-шесть шагов в принялся вытаптывать в глубоком снегу яму.

Карыкуру еще ни разу не приходилось ночевать в «куропачьем чуме», и хотя он, конечно, слышал, как это делается, сейчас ему было интересно следить за всеми приготовлениями бригадира. Лозар, как олень, утаптывающий место для лежки, устроил в снегу довольно вместительное углубление, на мгновение скрылся в нем, а потом вынырнул вполне удовлетворенный.

— Кой! Не туго, не туго! — сказал он, покряхтывая. — В самый раз, на двоих хватит! — Он выбрался из ямы. — Иди, ложись первый. А я рядом пристроюсь.

Карыкур, разглядывая снежную яму с некоторым сомнением, наконец решился, улегся, тщательно расправив свой длинношерстный гусь, и обнаружил, что в яме приготовлено даже небольшое возвышение для головы. «Как же здесь спать, — подумал он, — если ноги мерзнут даже через теплые чижи и тоборы? Вскоре рядом с ним примостился и Лозар. Проверив еще раз, удобно ли ему будет лежать, бригадир уселся и, взяв в руки заранее прихваченную с нарты легкую деревянную лопаточку, принялся присыпать снегом с краев ямы ноги себе и Карыкуру.

Когда снег укрыл тело до самой поясницы, Карыкур почувствовал, как сразу начали согреваться ступни, бедра. Наконец решив, что снега насыпано довольно, Лозар воткнул лопаточку в бруствер ямы и тоже откинулся на спину.

— Си! Все! — сказал он удовлетворенно. — Теперь порядок, теперь как в небольшом чуме лежим. И ветру туго будет до нас добраться, и снег не страшен.

Действительно, здесь, в «куропачьем чуме», было намного теплее, чем снаружи. Совсем не ощущались пронизывающие насквозь порывы колючего весеннего ветра, доносились только его монотонные — то тихие, то пронзительные посвисты.

Хотя была уже глубокая ночь, спать Карыкуру совсем не хотелось. Он подумал о том, что сейчас самый подходящий момент, чтобы поподробнее расспросить старого бригадира, что же все-таки случилось на пастбище подле озера Воянг Тув прошлой ночью.

— Спрашиваешь, как все произошло? — откликнулся Лозар. — Ох, сынок, шибко плохая беда навалилась. Волки нынешние какие-то коварные стали — и уж как только не преследуем их: и с вертолетов стреляем, и травим, и пастухи ни одного удобного случая не упускают. А они все живы! И дело свое поганое туго знают, не забывают. Вроде бы притихнут — не видно их, не слышно. Глядь — опять о себе заявили.

— И правда, Лозар аки, бьют их, бьют… Только в прошлом году по району сорока четырех волков уничтожили, в газете даже об этом писали…

— Вот я про то и говорю. А не убили бы этих сорока четырех — сколько бы они еще бед нашим стадам наделали!

— Волки, конечно, Лозар аки… А только, я думаю, на них больше валят, настоящая-то беда еще и в другом…

— В чем это таком «другом»?

— Да вы что, разве сами не знаете, как в некоторых бригадах недостачу оленей на волков списывают?

— Гм… Это где же, сынок, в каких еще бригадах?.. Знаешь, что я тебе скажу, в таких вещах нельзя словами впустую язык продырявливать, почем зря болтать. Тут открыто говорить надо, как огнем слова высекать! Давай начистоту, если и впрямь что знаешь!

На то Карыкур и рассчитывал, знал, что его слова обязательно заденут бригадира — ведь и в их бригаде похожее прошлой весной случилось. Тогда Ека, молодой Лозаров зять, недосмотрел во время отела и забыл на пастбище трех беспомощных оленят, брошенных важенками. Ему бы подобрать их, выкормить, а Еке ни к чему, оставил новорожденных лежать в снегу без присмотра, вот их ночью белые песцы и унюхали и, конечно, сожрали. Это было Карыкуру достоверно известно — по пути в соседнее стадо он случайно наткнулся на растерзанные телячьи останки. Тогда бригадир Лозар, выгораживая своего зятя и бригаду в целом, списал гибель оленят на волчью потраву. Напала, мол, стая — что ж тут поделаешь, причина самая что на на есть уважительная…