Ранний ледостав - [101]

— Да, Лозар аки… Не дай бог, действительно какая-нибудь болезнь напала… Хотя, конечно, сейчас сказать трудно — вот приедем на место, своими глазами все увидим, тогда и скажем…

— Ска-ажем! Эк все просто! Думаешь, так тебе дохлые олени и выложат, от чего загнулись! — усмехнулся Лозар. — Тебя хоть учили-учили, да все бумаге, а тут жизнь, дело, думаю, непростое…

— Ну и что из того, что дохлые, Лозар аки. Я у них почки возьму, печень, содержимое желудков на анализ возьму…

— Ну и все равно, так они тебе и сказали! Олени-то как лед сейчас, застыли уже…

— Ничего, Лозар аки, отвезу пробы в город на анализ. Там лаборатория, сразу определят, от чего олени пали — от болезни или еще почему…

— Ну ладно, ладно, чего раньше времени-то… Посмотрим сперва сами, олений лекарь. — Бригадир вдруг умолк, опять, видно, задумался, — И все же это какой-то необычный случай. Около сорока лет с оленями кочую, а ничего похожего ни разу не бывало. Чтобы враз — и столько оленей неизвестно от чего…

— Вот то-то и оно, Лозар аки. До этого олени ничем не болели, прививки нужные я им сделал. И на тебе!

Бригадир в ответ лишь покряхтел и слегка заворочался, устраиваясь поудобнее.

— Ну ладно, сынок, давай-ка поспим чуток, сил маленько наберемся. А то работы впереди шибко много. До озера часа три-четыре тащиться надо, да еще и там не известно как управимся… Так что давай спать. Разговор наш не ветер — не улетит от нас, завтра договорим…

И едва ли не тут же до Карыкура — через теплый гусь, через капюшон малицы — донесся раскатистый храп бригадира; привыкнув к подобным ночевкам, Лозар мгновенно заснул, как ни в чем не бывало, а к зоотехнику сон все не шел и не шел…

Он прислушивался к порывам ветра, значительно усилившегося к ночи, и то ему казалось, что проносятся над ним, расплетаясь, связки звенящего от сильного броска аркана, то чудилось, что это слышится вой волчьих стай, изготовившихся для очередной охоты…

И, как всегда, когда не спалось, мысленно он старался вернуться к тому, что волновало больше всего днем. Сейчас Карыкур, конечно, думал о том, отчего вдруг пало сразу столько оленей. Он переворошил в памяти все, что знал из учебного курса в техникуме и что сумел вычитать потом из специальных книг по инфекционным болезням животных. Припоминая те или иные симптомы, сравнивал с тем, что наблюдал у оленей в последние недели и дни, и все больше и больше приходил к выводу, что животные погибли вовсе не от какой-либо известной ему болезни. В конце концов он решил не ломать больше голову перед сном — видимо, прав старый Лозар: многое, если не все, прояснится на месте происшествия.

Он лежал, слушая вьюгу, приказывая себе уснуть, считал до ста — бесполезно: мертвые олени по-прежнему занимали все его мысли. И тогда он решил — раз уж все равно не спит — думать о чем-то еще, что отвлекло бы от забот о повседневной работе. И тут, конечно, как это бывало и раньше, мысли его перенеслись к Айнэ, его сокурснице и первой горячей любви…

Он учился вместе с Айнэ в зооветеринарном техникуме в городе Пулнгават Вош — правда, она поступила туда на год позже, чем он.

Она была из того же, что и Карыкур, района, жила в селении, расположенном верст на двести выше его родного Самангвоша.

В первые годы учебы Карыкур, как, впрочем, и другие парни из их техникума, не обращал на нее никакого внимания, хоть и приходила Айнэ вместе с подругами чуть не каждый вечер на танцы: уж больно она незаметно держалась, может, даже слишком строго и скромно. Девушек в городе хватало: педучилище, медучилище, культпросветучилище — все сплошь, как выражались у них в общежитии, оккупированы девчатами. Так что было из кого выбирать. А может, никто из парней не увлекся Айнэ еще и потому, что расцвела она лишь к третьему курсу, расцвела как-то неожиданно и быстро, подобно долго не распускающемуся на севере цветку иван-чая, так ярко выделяющемуся среди небогатой растительности лесотундры…

Словно по мановению волшебной палочки, Айнэ враз обрела привлекательную женственность, и теперь глаз нельзя было оторвать от ее стройной фигуры, каштановых волос, необычной для северянок белой кожи… А уж лицо ее… Небольшой рот, прямой носик, длинные, как иголки кедра, ресницы, строго очерченные брови… Нет, лицо это, родинку Айнэ на левой щеке — не забыть Карыкуру никогда в жизни…

Впервые Айнэ запала ему в душу на одном из вечеров майского праздника. В своем легком шелковом платье она была так хороша, что Карыкур вначале не поверил своим глазам: да Айнэ ли это? От удивления он даже обернулся к своему сокурснику Нятаме: «Смотри-ка, Айнэ и не узнать!.. Как легкая бабочка порхает…»

И с этого самого вечера Карыкур, как заметили парни из техникума, «втрескался». Он не сводил с нее глаз, смотрел, как свободно и весело танцует она с подругой, и, ощущая, как какая-то неведомая жаркая волна захлестывает его душу, словно слышал чей-то властный голос: «Вот она, твоя девушка! Вот она, твоя любовь!»

И Айнэ, чувствуя на себе его горячий взгляд, нет-нет да и скользила мимоходом по его лицу… Во время одного из перерывов между танцами она остановилась с подругой прямо напротив него и, словно толкая его на смелость, посмотрела долгим, пронизавшим его насквозь взглядом. И Карыкур вдруг понял, что тонет в этих глазах, словно затерялся он в утлой колданке посреди широкой Оби и теперь не знает, в какую сторону плыть… Он не выдержал этого ее взора, смущенно опустил глаза. Но этот пронизывающий взгляд Айнэ будто подсказал парню, что и она неравнодушна к нему, и как только музыка заиграла следующий танец, он, чтобы не опоздать — и откуда только взялась смелость — первым ринулся к ной, пригласил на вальс. Как только Карыкур положил свою руку на мягкую талию, сразу растерялся до того, что на какой-то миг все слова, которые он приготовил для их первого разговора, улетучились из головы. За весь танец он только и сумел выдавить: «Хороший сегодня вечер, правда?»