Ранний ледостав - [14]

Нет, с той поездкой на остров, наверное, ничего страшного не произошло. Но вот сейчас… Как он встретится с ее родителями, что им скажет, как объяснит свое появление? И как они себя поведут, отпустят ли ее поговорить, погулять с ним? Ведь если он жених, то его дело плохо: по хантыйским обычаям девушке строжайше запрещено встречаться с ним. И на девушку позор ложится, и на ее родителей. А если он не жених — тогда с какой стати она должна с ним встречаться? Н-да, сломаешь тут голову… «Черт их, эти древние обычаи, повыдумал, — страдал Арсин. — Давно уж Советская власть на земле, а старики все за прежние порядки держатся!»

У него голова шла кругом — что изобрести? В койне концов Арсин решил, что если кто-то поинтересуется, объяснит свое появление случайностью: попал, мол, в Ванды проездом — решил перед отправкой на фронт забрать из находящейся тут, неподалеку родовой избушки кое-какие вещи. Не бог весть что, конечно, но кто его вздумает проверять? Самое главное для него — хоть как-то увидеться с Таясь, договориться с ней о месте свидания…

В конце концов он решил положиться на случай. Неужто не повезет в такой-то день?!

Арсин отвязал колданку и снова налег на греби. Звонко зажурчала рассекаемая стремительной лодкой вода. Ослабевший западный ветер задувал теперь почти сзади, к хотя Арсин поднимался вверх, против течения, плыть было легко.

И чем ближе становилось селение Ванды, тем сильнее волновался Арсин: как-то все будет…

Садящимся черным глухарем с гигантскими распластанными крыльями опускались на землю, на реку, поблескивающую холодным серебром, осенние сумерки, в которых начало понемногу тонуть лежащее впереди селенье. Налегая на греби, Арсин то и дело оборачивался, мечтая увидеть там, впереди, хоть какое-то живое существо. Вот уже промелькнула за правым бортом уткнувшаяся в берег пузатая просмоленная бударка, вслед за ней две перевернутые колданки; послышался собачий лай.

— Ел! А ну, пошел! — вдруг зазвенел на берегу колокольчиком девичий голосок, а потом послышался скрип ведерных дужек. — Ты чего зря лаешь!

Арсин вздрогнул и, развернув колданку, впился глазами в сумрак — туда, откуда донесся такой знакомый, такой долгожданный голос. О, он различил бы этот голос из тысячи других! С той незабываемой весенней поры этот звонкий колокольчик звенел в его ушах днем и ночью.

— Таясь!.. — громким шепотом позвал он, подняв над водой весла. — Это ты, Таясь?!

Девушка, видно, остановилась, стараясь угадать, что же взбудоражило ее пса, и тут же подбежала, услыхав Арсина. На согнутой руке у нее висели два оцинкованных ведра, поскрипывали при каждом движении.

Арсин сделал несколько резких взмахов и, не дождавшись, когда колданка уткнется в глинистый берег, выскочил, чавкая броднями в топкой жиже, заспешил к ней.

Подбежав к Таясь, он схватил ее за обе руки.

— Как хорошо! Как хорошо, что ты здесь оказалась! Что ты пошла по воду, как кстати, — шептал он, целуя ее в губы, в щеки, в глаза. — А я-то плыву в ломаю голову, как выманить тебя из дома…

В своем возбуждении он и не заметил, что она как-то сдержанно воспринимает его восторги.

— Выманить? Я что — зверь лесной? Или случилось что-нибудь? — Она отстранилась и пристально вгляделись в его взволнованное лицо.

— Да нет, Таясь, нет, ничего не случилось. Очень хотел тебя видеть, а все же неудобно перед родителями… Сама понимаешь…

— Ах, вот ты о чем… Еще не приехал, а сердце, значит, как у зайца — уже в пятках…

— Ну зачем ты так, Таясь… Мне обязательно, обязательно надо было повидаться с тобой перед… — Он осекся, не зная, говорить ли ей про фронт сейчас, портить ли радость их встречи. — Понимаешь, — быстро забормотал Арсин, глядя, как она меняется в лице, — раньше никак не мог…

— И ты, значит, на фронт, — сказала она, будто не слыша его.

— Да, Таясь, — вздохнул Арсин. — Повестка пришла…

— На фронт, значит, — повторила она с окаменевшим лицом. — У нас полселения призвали. А на старшего моего брата уже извещение пришло. Погиб в боях под Смоленском. — Таясь вдруг опустила черные длинные ресницы, постояла так и сказала, не открывая глаз, одними губами: — Ну что ж тут поделаешь, Арсин, надо. Родина в беде. Смертельной… — И вдруг, не смахивая слез, широко распахнула глаза и судорожно схватилась за рукава его суконного гуся. — Ты мне обещай, что с тобой ничего не случится! Обещай, что вернешься! Живой вернешься, слышишь, Арсин?! — повторила она, и шепот ее вошел в него, как крик.

— Не надо так, Таясь, — встревоженно посмотрел по сторонам Арсин. — Увидят еще… Услышат…

— Ох, да перестань ты! — Она все еще держала его за рукава гуся. — Темно. Кошачьи глаза надо иметь, чтобы хоть что-то увидеть. Да хоть бы и увидели — мне теперь все равно, все равно!

— Ну что ты, Таясь! — прижал он ее к груди. — А если родители… Тогда как?.. Они спрашивали тебя тогда?.. Ну, весной…

— Отец не спрашивал. А мать… До нее, похоже, дошло от кого-то. Ну, да я отговорилась…

— Вот сидишь! Давай отойдем куда-нибудь. — Арсин крепко обнял ее за узкие плечи.

Видя, как Таясь вдруг засмущалась и стыдливо опустила глаза, он, поняв все по-своему, начал успокаивать ее как в тот раз, весной, когда они плыли на лодке: