Ранний ледостав - [13]

— Ну что ж, сынок. Большой уже, раз на огненную войну берут… Что я могу, если вижу — ноги твой назад не воротятся, мысли от уговоров не перестроятся. — Старый Марат полез в затылок, в поседевшие длинные волосы. — Что с тобой делать? Езжай. Теперь уж нету времени разбираться. Вернешься — после поговорим. Только правильно мать толкует: девушку не позорь. И назад не опаздывай. Сам знаешь, время какое…

— Ладно, отец, — только и ответил Арсин, торопливо укладывая в кожаный мешок полбуханки хлеба, большой кусок сахара и банку питательной рыбной варки. — Спасибо тебе, — добавил он, выходя на улицу.

…В тот день хлестал с самого утра непрекращающийся дождь, бушевал на реке штормовой Кев Вот — ветер с Урала, но Арсин, не раздумывая, столкнул на воду свою высоконосую колданку и, налегая на греби, пошел через широкую Игорьскую Обь — с тем, чтобы потом двигаться подветренным берегом Большой Оби.

Разгулявшиеся волны трепали легкую лодчонку, долбили, словно огромными кулачищами, в тонкие борта, пытались опрокинуть колданку, наказать смельчака, рискнувшего выйти на реку в такую погоду.

Щурясь под холодным секущим дождем, Арсин не спускал глаз с пенящихся крутолобых волн, греб изо всех сил, стараясь привести колданку к Мелексимскому острову. Волны то утягивали его в свои провалы, и тогда берега почти скрывались с его глаз, то вздымали его наверх, и задравшийся нос колданки, казалось, путался в подолах низко нависших, несущихся куда-то зловещих облаков. У Мелексимского острова он, перевалив наконец Игорьскую Обь, вошел в Чебурасскую протоку, крутые, обрывистые берега которой сплошь поросли тальником. Вода здесь была сравнительно спокойной — лишь изредка докатывались со стороны Большой Оби всплески высоких воли. Зато сильнее стал ветер — резко налетавшие его порывы трепали колданку, пытаясь развалить ее на части, то и дело разворачивали нос. Холодные крупные капли дождя хлестали, словно упругими прутьями, по лицу, по слипшимся волосам, по насквозь уже промокшему суконному гусю. Но Арсин все греб и греб, не давая себе и малой передышки. Справа остался Гусиный Остров, издали похожий на гигантского, ощетиненного ерша. В затишье, с подветренной стороны песчаных мысов, отсиживались перед дальнем дорогой на юг многочисленные стаи уток — в основном, шилохвости, свиязи, соксуны; завидев приближающуюся колданку, они поднимались на крыло, закрывали собою небо: временами, оглушая его своим гоготом, вздымались из-за мыса вспугнутые стаи осторожных гусей-гуменников, чернозобых казарок…

Хотя Арсин и прихватил с собой на всякий случай одноствольную курковку шестнадцатого калибра, теперь он лишь жадно провожал глазами поднимающиеся птичьи стаи…

Наконец лодка миновала Чебурасскую протоку и вошла и Большую Обь у острова Осетровый. Река, резко сужаясь (с почти трехкилометровой ширины метров до четырехсот), сделала здесь крутой поворот на север, и Арсин легко перевалил через нее. Сплавившись до Малой Оби, начал подниматься правым берегом вверх по течению. Он отмахал уже верст сорок, и за все это время останавливался передохнуть лишь дважды. В последний раз — на острове Осетровом, где у самого берега густо росли кусты тальника, в которых можно было укрыться от сильного штормового ветра. Арсин развел здесь костер, вскипятил чаю, подкрепился вяленой рыбой и как следует обсушился, благо что дождь к тому времени кончился.

Самая трудная часть пути была позади. Теперь ему оставалось совсем немного. Впереди уже просматривался в тусклых лучах появившегося между туч солнца вдававшийся в таловый берег залив рыбацкого селения Ванды. «Через час буду на месте, — обрадовался Арсин, входя в затишье вытянутого в длину, как горностай в прыжке, острова Халепугор. — Отдохну малость. Теперь-то почти приехал», — думал он, снимая с уключин легкие кедровые греби и укладывая их в колданку.

Пристав к толстой коряге, торчащей у самого берега, он привязался за толстый, покрытый почерневшим от воды мхом, кривой сук.

Все время он думал о том, как встретится с Таясь, что скажет ей… Не шел из головы утренний разговор со своими родителями. Они, конечно, по-своему правы. Но обычаи — обычаями, а он ведь и в мыслях не допускал, что посмеет опозорить, обесчестить любимую. Что из того, что он молод — разве он не понимает: нет для хантыйской девушки позора более унизительного, чем иметь ребенка без мужа? Редко какая девушка, переступившая запрет, выдерживала потом насмешки и оскорбления односельчан. А уж чтобы после этого кто-нибудь взял ее в жены — такого, наверно, вообще не бывало…

«Как лучше встретиться с Таясь: тайком или в открытую? — думал Арсин. — Конечно, самое лучшее, если бы можно было, как получилось весной, повидаться тайком, чтобы родители пока ничего не знали, не корили потом Таясь за «позор»… «Интересно, рассказала она о нашей поездке на остров родителям или нет? А может, им уже доложил кто-нибудь из Вырвоша — там же не могли не видеть, что лодка тогда направилась совсем не в Ванды… Хотя, она ведь могла сказать родителям, как тогда и договаривались, что мы с ней просто катались под парусом по реке…