Ранние стихотворения, незавершенное, отрывки, наброски - [30]

Souvent – le cas n’est pas si rare —

Hasard nous sauve du tombeau.

Des maux s’eloignent les cohortes

Et le squelette horrible et noir

S’en va frappant а d’autres portes:

Jusqu’au plaisir de nous revoir.

Mais quoi? je sens que je me lasse

En lassant mes chers auditeurs,

Allons, je descends du Parnasse —

Il n’est pas fait pour les chanteurs,

Pour des couplets mon feu s’allume,

Sur un refrain j’ai du pouvoir,

C’est bien assez – adieu, ma plume!

Jusqu’au plaisir de nous revoir.

1817

(ПОСЛЕ ЛИЦЕЯ)

* * *

Венец желаниям! Итак, я вижу вас,

О други смелых муз, о дивный Арзамас!

Где славил наш Тиртей[156]кисель и Александра,[157]

Где смерть Захарову пророчила Кассандра…[158]

в беспечном колпаке,

С гремушкой, лаврами и с розгами в руке.

КН. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ

Зачем, забывши славу,

Пускаешься в Варшаву?

Ужель ты изменил

Любви и дружбе нежной,

И резвости небрежной?

Но ты все так же мил…

Все мил – и неизменно

В душе твоей живет

Все то, что в цвете лет

Столь было нам бесценно…

* * *

Не угрожай ленивцу молодому.

Безвременной кончины я не жду.

В венке любви к приюту гробовому

Не думав ни о чем, без робких слез иду.

Я мало жил, я наслаждался мало…

Но иногда цветы веселья рвал —

Я жизни видел лишь начало.

* * *

Писать я не умею,

(Я много уписал).

Я дружбой пламенею,

Я дружбе верен стал.

Мне дружба заменяет

Умершую любовь!

Пусть жизнь нам изменяет;

Что было – будет вновь.

1818

* * *

O Zauberei der ersten Liebe!..

Wielan d[159]

Дубравы, где в тиши свободы

Встречал я счастьем каждый день,

Ступаю вновь под ваши своды,

Под вашу дружескую тень.

И для меня воскресла радость,

И душу взволновали вновь

Моя потерянная младость,

Тоски мучительная сладость

И сердца первая любовь.

Любовник муз уединенный,

В сени пленительных дубрав,

Я был свидетель умиленный

Ее младенческих забав.

Она цвела передо мною,

И я чудесной красоты

Уже отгадывал мечтою

Еще неясные черты,

И мысль об ней одушевила

Моей цевницы первый звук

И тайне сердце научила.

* * *

И я слыхал, что божий свет

Единой дружбою прекрасен,

Что без нее отрады нет,

Что жизни б путь нам был ужасен,

Когда б не тихой дружбы свет.

Но слушай – чувство есть другое:

Оно и нежит и томит,

В трудах, заботах и в покое

Всегда не дремлет и горит;

Оно мучительно, жестоко,

Оно всю душу в нас мертвит,

Коль язвы тяжкой и глубокой

Елей надежды не живит…

Вот страсть, которой я сгораю!..

Я вяну, гибну в цвете лет,

Но исцелиться не желаю…

K ***

Счастлив, кто близ тебя, любовник упоенный,

Без томной робости твой ловит светлый взор,

Движенья милые, игривый разговор

И след улыбки незабвенной.

* * *

Как сладостно!… но, боги, как опасно

Тебе внимать, твой видеть милый взор!..

Забуду ли улыбку, взор прекрасный

И огненный, волшебный разговор!

Волшебница, зачем тебя я видел —

Узнав тебя, блаженство я познал —

И счастие мое возненавидел.

КОЛОСОВОЙ

О ты, надежда нашей сцены!

Уж всюду торжества готовятся твои,

На пышных играх Мельпомены,

У тихих алтарей любви.

Когда явилась ты пред нами

в первый раз

* * *

Могущий бог садов – паду перед тобой,

Прияп, ты, коему все жертвует в природе,

Твой лик уродливый поставил я с мольбой

B моем смиренном огороде,

Не с тем, чтоб удалял ты своенравных коз

И птичек от плодов и нежных и незрелых,

Тебя украсил я венком из диких роз

При пляске поселян веселых.

1819

БАЛЛАДА

Что ты, девица, грустна,

Молча присмирела,

Хоровод забыв, одна

В уголку присела?

«Именинницу, друзья,

Нечем позабавить.

Думала в балладе я

Счастье наше славить.

Но Жуковский наш заснул,

Гнедич заговелся,

Пушкин бесом ускользнул,

А Крылов объелся».

Вот в гостиной стол накрыт —

Поскорее сядем,

В рюмках пена закипит,

И балладу сладим;

Вот и слажена она —

Нужны ли поэты? —

Рюмки высушив до дна,

Скажем: многи леты

Той, которую друзьям

Ввек любить не поздно!

Многи лета также нам,

Только с ней не розно.

* * *

Все призрак, суета,

Все дрянь и гадость;

Стакан и красота —

Вот жизни радость

Любовь и вино

Нам нужны равно;

Без них человек

Зевал бы весь век.

К ним лень еще прибавлю.

Лень с ими заодно;

Любовь я с нею славлю,

Она мне льет вино.

ДЕНИСУ ДАВЫДОВУ

Красноречивый забияка,

Повеса, пламенный поэт.

* * *

За старые грехи наказанный судьбой,

Я стражду восемь дней, с лекарствами в желудке,

С Меркурием в крови, с раскаяньем в рассудке —

Я стражду – Эскулап ручается собой.

* * *

Лаиса[160], я люблю твой смелый, вольный взор,

Неутолимый жар, открытые желанья,

И непрерывные лобзанья,

И страсти полный разговор.

Люблю горящих уст я вызовы немые,

Восторги быстрые, живые.

МАНСУРОВУ

Мансуров[161], закадышный друг,

Надень венок терновый!

Вздохни – и рюмку выпей вдруг

За здравие Крыловой[162].

Поверь, она верна тебе,

Как девственница Ласси,[163]

Она покорствует судьбе

И госпоже Казасси.[164]

Но скоро счастливой рукой

Набойку школы скинет,

На бархат ляжет пред тобой

‹И ляжечки раздвинет.›

* * *

Милый мой, сегодня

Бешеных повес

Ожидает сводня,

Вакх и Геркулес.

Бахус будет дома,

Приготовил он

Три бутылки рома

С бочкою

* * *

Мы добрых граждан позабавим

И у позорного столпа

Кишкой последнего попа

Последнего царя удавим.

НА АРАКЧЕЕВА

В столице он – капрал, в Чугуеве – Нерон:

Кинжала Зандова везде достоин он.

* * *

Напрасно, милый друг, я мыслил утаить

Обманутой души холодное волненье.

Ты поняла меня – проходит упоенье,

Перестаю тебя любить…

Исчезли навсегда часы очарованья,