Раннегреческий полис (гомеровский период) - [41]
Любопытные изменения претерпевает во второй гомеровской поэме дружина. Категория ближних гетеров или друзей-слуг, занимающая столь видное место в сюжетных перипетиях «Илиады», в «Одиссее» практически исчезает со сцены. «Проворные слуги» (ότρηροί θεράποντες), фигурирующие в пиршественных сценах этой поэмы (I, 109; IV, 23, 38, 217), это — всего лишь домашняя челядь, годная только для прислуживания за столом, но отнюдь не боевые друзья и соратники главных героев, какими предстают перед нами Патрокл или Автомедон.[279] В индивидуальных образах этих людей, если поэт находит нужным обратить на них внимание слушателей, трудно уловить хоть что-нибудь героическое. Напротив, в них явно преобладают низкие «лакейские» черты. Даже рабы в критических ситуациях проявляют больше мужества и ведут себя с большим достоинством, чем слуги, хотя эти последние как будто считаются свободными людьми. В то время как пастухи Евмей и Филойтий сражаются плечом к плечу с Одиссеем против женихов, вестник Медонт, дрожа от страха, прячется под свежесодранной бычьей шкурой и затем на коленях молит Телемаха о заступничестве перед отцом (Od. XXII, 346 слл.). Показательно также и то, что, отправляясь на розыски отца, Теле мах не берет с собой никого из этой челяди, но набирает дружину из «товарищей-добровольцев» (Od. II, 291 έταίροϋς = έθελοντήρας). Все они, как выясняется далее, являются его сверстниками, связаны с ним дружбой (φιλότητι — Od. III, 363 сл.) и принадлежат к лучшим домам Итаки (IV, 652). Вообще говоря, ничто не мешало сыну Одиссея отобрать себе спутников из подвластных ему людей, т. е. рабов и слуг. Такую возможность учитывают и женихи. Когда Ноэмон, давший Телемаху корабль, сообщает женихам о его отплытии, Антиной прежде всего задает вопрос о его спутниках (Od. IV, 642 слл.): «Кто из юношей отправился с ним — избранные (среди жителей) Итаки или же его собственные феты и рабы (ή έοί αύτου θήτες τε δυώες)?» И если Ноэмон отвечает на это, что за Телемахом последовали «лучшие юноши какие только есть у нас среди народа», то выбор поэта диктуется, конечно, соображениями престижа: царскому отпрыску должны сопутствовать в его трудном предприятии люди по настоящему благородные, а не подонки общества. При возвращении Телемаха на Итаку (Od. XVI, 325 сл.) вводят корабль в гавань и вытаскивают его на берег «товарищи» (εταίροι), т. е. юноши, сопровождавшие его в плавании, а уносят их оружие и корабельное снаряжение «ретивые слуги» (θεράποντες). Здесь явно имеются в виду две совершенно различные социальные категории (ср. Od. IV, 784, где подобным же образом распределены обязанности между женихами и их слугами).
Итак, мы наблюдаем в «Одиссее» совершенно очевидное снижение социальной ценности всего класса θεράποντες, что находит свое выражение прежде всего в разграничении понятий «товарищ» и «слуга», столь тесно связанных между собой во многих эпизодах «Илиады». Во всем этом можно было бы видеть отзвук каких-то резких общественных сдвигов, произошедших за время, разделяющее обе гомеровские поэмы.[280] Возможно, однако; и другое объяснение. В литературе неоднократно отмечалось, что общий героический настрой гомеровской поэзии заметно снижается во второй поэме, что те картины жизни и быта, которые развертываются перед нами в «Одиссее», более приземлены, более «реалистичны» и в целом ближе к исторической действительности гомеровского периода, чем соответствующие описания в «Илиаде».[281] Поэтому здесь дистанция, отделяющая верхушку общества (мир «лучших») от его низов (мира «худших»), выдерживается строже, и слуги изображены такими, какими они и были в действительности — бездомными бродягами и бедняками, из милости принятыми в дом и выполняющими самую низкую, недостойную «порядочного человека» работу.[282] Что касается автора «Илиады», то он в своих суждениях о людях и обществе еще во многом ориентируется на традиционные этические нормы, выработанные микенской героической поэзией. Можно полагать, хотя прямые указания на это в источниках отсутствуют, что дружины микенских ванактов (или лавагетов?) набирались преимущественно из представителей военной знати, составлявших постоянное окружение царя как во время войны, так и во время мира (возможно, это было сословие экетов, о которых неоднократно упоминают таблички пилосского архива).[283] Несмотря на занимаемое ими высокое общественное положение, эти люди считались, по всей вероятности, царскими слугами и, подобно придворным средевековых европейских королей, выполняли различные приличествующие этому званию поручения, вплоть до прислуживания за столом и в опочивальне.
