Раннефеодальные государства на Балканах VI–XII вв. - [30]
Процесс отделения ремесла от сельского хозяйства у славян ускорился. В «Чудесах» рассказывается об искусном мастере (τεχνιτης), который изобрел и соорудил по предварительно разработанной схеме особое осадное орудие; славянские плотники строили всевозможную осадную технику, ладьи и суда для рек и морского плавания, плоты для переправ, а также так называемые «связанные корабли», напоминающие, по-видимому, «двукормовые суда» византийцев для переправы конницы и для осады крепостей с моря (используя их устойчивость) (L., I, р. 211. 19, § 243; 216. 30, § 262). Упомянуты в «Чудесах» и изготовители стрел, т. е. ремесленники, занятые металлообработкой (L., I., р. 219. 10–14, § 273). Судя по видам вооружения славян (мечи, копья, щиты, шлемы, доспехи и т. д.), не уступавшего в это время византийскому, они имели опытных оружейников. Ремесло дифференцировалось. Наличие у славян коней (на Пелопоннесе славяне в IX–X вв. занимались коневодством. — De adm. imp., I, p. 256. 199–204) предполагает развитие седельного производства, а развитие мореплавания, в котором славяне были весьма искусны, — существование обслуживающих этот вид деятельности ремесел (изготовление парусины, канатов, производства смолы) (L., 1, р. 175. 4-10, § 179; р. 177. 15–18, § 186; р. 220. 5-12, § 277). О гончарном и металлургическом производстве позволяют судить и данные археологии.
Налицо несомненный хозяйственный прогресс, появление заметного излишка, который мог быть употреблен на цели обмена. Обмен стал, видимо, развиваться и внутри славянского общества (между ремесленниками и земледельцами, крестьянами и пастухами и т. п.), и между славянами и византийцами. Сохранившиеся города империи были стеснены в своей сельскохозяйственной деятельности. Жители и Сирмия, и Белграда, и Фессалоники в VI–VII вв. занимались земледелием и даже жили на полях и виноградниках во время сбора урожая (Мен., с. 293; L., I, р. 137. 11–14, § 127; р. 185, 31–36, § 199). Но их посевы нередко начисто уничтожались во время нашествий.
П. Лемерль отмечает, что «Чудеса» изображают Фессалонику как город, целиком зависящий от снабжения с моря (L., II, р. 79). А приморские города в основном и сохранились на Балканах в славянском окружении. Недостаток продовольствия в них был перманентным в эту эпоху, и в мирные периоды славяне и ромеи-горожане вступали в торговые связи.
В середине VII в. опыт общения между ромеями и славянами на землях империи уже насчитывал около столетия. Наиболее интенсивным оно было в округе Фессалоники. «Чудеса» сообщают многочисленные факты взаимных измен, т. е. переходов славян (особенно если ими предводительствовал хаган) на сторону фессалоникийцев и, напротив, — о бегстве горожан к славянам[148].
Изменения в хозяйственной структуре, а также тесный контакт с коренными жителями привели к переменам и в социальной жизни славян. Нет оснований, однако, предполагать, что формы землевладения и землепользования у славян коренным образом изменились под воздействием найденных ими на новом месте аграрных отношений. Рабовладельческие и колонатные отношения в балканских провинциях еще накануне массовых вторжений славян находились в глубоком упадке. Славяне лишь довершили дело: еще сохранявшиеся рабовладельческие виллы, имения, основанные на колонате, были сметены «варварским» нашествием[149]. Славяне принесли с собою свойственные их обществу аграрные порядки: вероятнее всего, это была земледельческая община, находящаяся в стадии перерастания в общину соседскую (марку) и характеризуемая сохранением верховной собственности на пахотную землю (с возможными периодическими ее переделами), сильными пережитками кровнородственных отношений, закреплением приусадебных участков в индивидуальное постоянное пользование больших и малых семей[150]. Косвенное указание на ведение каждой семьей индивидуального хозяйства содержится в «Чудесах»: славяне доставляли с полей урожай в собственные дома. Е. Э. Липшиц дала конкретную картину быстрого перерастания в новых условиях земледельческой общины в соседскую, основываясь на данных Земледельческого закона[151]. Независимо от местонахождения византийской провинции[152], в которой был записан закон, он, по-видимому, отражал отношения, близкие к существовавшим на Балканах в VII–VIII вв., так как был создан в сходной ситуации (на землях империи, подвергшихся нашествию «варваров»). Отнюдь не случайной была большая популярность Земледельческого закона в славянских странах. Возникновение же соседской общины, в которой пахотный надел превращался в собственность каждого общинника с правом его отчуждения (в аллод), неминуемо вело к дальнейшему углублению имущественной дифференциации и социального неравенства.
Низшей социальной категорией в славянском обществе, как и ранее, оставались рабы. Чаще всего их, однако, предлагали византийцам (т. е. соотечественникам) выкупить или же продавали тем славянам, которые, давно не участвуя в набегах, имели на рабов спрос (L., I, р. 213, 8–13, § 249). Обладание рабами, становившимися челядинцами, оруженосцами, слугами, было, видимо, престижным. Но находили рабы применение и в производстве. В «Чудесах» сообщается, что захваченный на пути в Фессалонику, у берегов Эллады (или на море близ нее) следующий в Константинополь епископ Киприан был отведен славянами «в их землю» и стал рабом славянина, определившего его ухаживать за скотом (L., I, р. 237. 4–238. 7, § 307–308). Но рабство, изживавшееся и в империи, не получило у славян широкого развития — оно уже не соответствовало наметившейся линии развития. Обобщая большой материал о развитии догосударственных обществ, этнологи пришли к выводу, что при недостаточной глубине социальной дифференциации рабовладение становится фактором не прогресса, а стагнации в развитии общества
