Раннее утро. Его звали Бой - [108]

А мне так хочется, ну так тоже хочется плавать. Если бы кто-нибудь толкнул меня в спину, я бы этим воспользовалась и плюхнулась в воду, начала бы двигаться, как мсье Бой учит малышек. Но он говорит мне, улыбаясь:

— Погоди еще немного, Сюзон, скоро и твой черед придет.

Он велит мне присматривать за Хильдегардой, а та уже далеко, там, где ногой дна не достать, плавает, как рыба. К счастью, она там не одна. Рядом — пловцы с могучими плечами, мускулистыми руками, но я все равно це могу быть спокойной, стою на берегу и не спускаю с нее глаз, с этой Креветки мсье Боя. А она не обращает на меня Внимания. Я кричу изо всех сил:

— Хильдегарда, возвращайтесь!

Или:

— Хильдегарда, я боюсь за вас!

Но пока мсье Бой и мадмуазель Долли учат младших, Хильдегарда только смеется надо мной. Ныряет, исчезает под водой, я считаю до семи, наконец, восемь, десять, двенадцать, она выныривает, у меня начинает болеть голова — так мне трудно следить за ее розовым купальником. Но иногда она все-таки останавливается, высовывает из воды свою мокрую мордочку и, сложив ладони рупором, зовет меня:

— Иди сюда, Сюзон, знаешь, как здорово, будем нырять и смотреть друг на дружку в воде.

И тогда я повторяю слова мсье Боя:

— Я пока что жду, скоро и мой черед наступит.

И мой черед наступает. Приходит час, которого я ждала почти восемь лет. Растерев досуха Жизель и Надю, меняю им купальники, надеваю обеим панамки, усаживаю на сухой песочек возле тента играть с лопаточками, ведерочками и целлулоидными голышами и передаю их мадемуазель Долли, которая изображает из себя благородство. Она мне говорит: я за ними послежу. Ложится рядом с девочками на махровое полотенце, большое, как коврик, вытягивает ноги-ходули и руки-палки и загорает (для того чтобы лучше поджариться, она смазывает кожу каким-то маслом, от которого идет запах, как от немытой сковородки), а одновременно эта дылда еще и подражает Нэнни: говорит по-английски. Только и слышно: йес-йес, ноу-ноу, плиз, куик-куик, дарлин, и все это — чтобы понравиться мсье Бою. А тот теперь уже думает только о моем уроке плавания и объявляет:

— Ну вот и пришла твоя очередь, Сюзон.

Он помогает мне засунуть волосы в темно-синюю резиновую шапочку, которую сам же мне и купил (он хочет научить меня не только плавать, но и нырять, а распущенные волосья при этом мешают). Идем к воде. Я — в красивом шерстяном купальнике (тоже его покупка) точно такого же цвета, как и шапочка, со светлым пояском, подчеркивающим все, что у меня есть лучшего, — мою тонкую талию и ноги, уже не белесые, а красиво загорелые, и чувствую себя, да, чувствую себя прекрасно и даже, вот ведь удивительно, даже чувствую себя счастливой.

— Все в (порядке, Сюзон?

— В полном порядке, мсье Бой.

— Могу я тебя на этот раз отпустить?

— Мсье может попытаться.

— Удержишься сама?

— Постараюсь.

И вот мы уже в воде. Я делаю, как он сказал: руки вперед, глаза закрыты. Если глотаю воду, стараюсь не кашлять. Складываю ладони, подтягиваю коленки, раздвигаю руки, выпрямляю ноги, отталкиваюсь от воды. Мсье Бой считает: раз-два, раз-два и держит меня сначала за поясок, а потом за подбородок. Он терпелив, и я стараюсь. Стараюсь, стараюсь, стараюсь. Как тогда, в швейной мастерской в Мурлосе, когда училась штопать и вышивать. Как в гладильной, когда гофрирую шемизетку хозяйки. Иногда ошибаюсь, злюсь, захлебываюсь, но продолжаю, упорствую. Люди смотрят на нас, Хильдегарда тоже смотрит, и когда я делаю шесть взмахов руками подряд, кричит «браво!». Сегодня утром я сделала сначала десять взмахов подряд, потом двенадцать, и она крикнула:

— Браво, Сюзон, все, ты уже умеешь плавать!

И мсье Бой тоже торжественно сказал:

— Сюзон, ты умеешь плавать.

Хорошо, что лицо мое все мокрое, можно плакать, и никто не замечает. Я плаваю, я умею плавать. Я плаваю. И обязана я этим мсье Бою. Ты умеешь плавать, Сюзон Пистелеб, и можешь написать об этом в Мурлос. Дорогие мои все, сообщаю вам важную новость: я умею плавать. Прямо как дама. И мама покажет мое письмо всем соседкам, об этом узнают и Деде Клюк, и Мишель Барантайр, которые говорили, что я всегда буду плавать только «топориком», когда мы ходили 15 августа купаться на речку. И монахини, которые работают в мастерской, тоже узнают. Я уже не буду валяться на берегу, как старуха какая-нибудь, когда другие плавают. Иветта тоже будет рада за меня, она такая добрая, эта худышка. И новые мои друзья увидят, Анриетта из галантереи, Жинетта и Маричу, Роланда и Мигель, и Пьер. Ах, Пьер, вот о ком я сейчас думаю, может, потому и плачу. Я его путаю сейчас с мсье Боем. Мсье Бой научил меня плавать, но радость я хочу видеть на лице Пьера. Я отдала бы сейчас что угодно, только чтобы он вдруг оказался на пляже, посмотрел, как я двенадцать раз подряд точно выполняю все движения брассом, и сказал бы так же торжественно, как мсье Бой:

— Сюзон, ты умеешь плавать.

И в награду угостил бы меня, как в первый раз, засахаренными абрикосами, а вечером мы бы пошли танцевать, и он бы сказал: ты танцуешь, Сюзон, так же хорошо, как плаваешь. А под тамарисками он поцеловал бы меня и сказал что-нибудь вроде: