Раннее, раннее утро - [63]

— Постыдитесь! — возмущенно воскликнула женщина-заседатель. — Перед вами в конце концов ребенок!

Но адвокат Василев не устыдился, а еще стремительнее понесся вперед. Толкуя мои показания, он объяснил собравшимся, что характер моих отношений с Евгением не подлежит никакому сомнению. Особенно старательно он напирал на тот факт, что я приняла Евгения в ночной рубашке, что было несомненным доказательством интимности наших отношений. Я чуть было не крикнула, что я и его приняла бы в одной рубашке, притом без малейшего риска для себя, но пришлось сдержаться. Итак, безумно влюбленный в меня Евгений был потрясен ужасающим фактом — его любимая стала подружкой его собственного отца.

Тут адвокат Василев сделал небольшое отступление, сказав о родителях, которые не только не умеют воспитывать своих детей, но и всем своим поведением дают им пример всяческой порочности. С особым ожесточением он набросился на Мечо, которого, слава богу, уже не было в зале. Поведение Мечо в тот злополучный вечер ясно говорило о его нечистой совести. Отец прекрасно понимал сына и знал правду о его чувствах ко мне. Он догадался, что никто, кроме Евгения, не стремился бы разрушить его идиллию. Чувствуя себя виноватым и пристыженным, он даже на следующий день не посмел заговорить с ним о краже машины.

С ужасом поняв, что произошло, Евгений берет такси и чуть ли не в слезах мчится в Панчарево. Он растерян, возмущен до глубины души, его честь оплевана, глаза застилает кровавая завеса ревности. Им овладела одна-единственная мысль — во что бы то ни стало помешать нам, преградить нам путь к грехопадению. Не придумав ничего лучшего, он решает хотя бы лишить нас гнезда грехопадения. При этих словах женщина-заседатель так поморщилась, что адвокат невольно повернулся к ней спиной.

Затем Евгений забирается в машину и летит назад. Он бежит не от капитана милиции, а от нас — от кошмара воспоминаний, от стыда за свою поруганную честь. Все в нем рухнуло, все раздавлено, и над пустыней бушуют лишь вихри чувств. Сверкают встречные фары, появляется какой-то невнимательный велосипедист и — несчастье неизбежно. После бурного взлета голос адвоката заметно спал, но он все же успел привести суду целую кучу смягчающих обстоятельств. В заключение он сказал, что осудить такого человека, как Евгений, это все равно, что осудить самое понятие человечности, свои самые сокровенные чувства, веру в подлинную справедливость. Сидя спиной к залу, я чувствовала, что он всей душой согласен с адвокатом и сочувствует Евгению.

Наконец адвокат Василев умолк и, вспотевший и довольный, уселся на место. Суд удалился на совещание, и в зале моментально разгорелись бурные споры. Мать Евгения подошла к сыну и поцеловала его в щеку. Евгений ничего ей не сказал; он остолбенело глядел в одну точку.

— Похоже, что наш приятель вылезет сухим из воды! — с удовлетворением заметил Владо.

Немного погодя суд вошел, и судья прочел приговор. Евгения осудили на шесть месяцев условно с выплатой потерпевшему тысячи левов возмещения. Зал откликнулся единодушным возгласом одобрения. Я сидела как пригвожденная к стулу и не знала, радоваться мне или злиться. Единственное, что мне запомнилось, это мимолетный грустный взгляд женщины-заседателя, единственного человека в зале, который мне сочувствовал. Я ушла с этого злополучного процесса, по крайней мере, с одним поучительным выводом, которого я в жизни не забуду, — никогда не судить о людях с первого взгляда.

Пока Владо здоровался с Евгением, я, как хорек, шмыгнула из зала. Я старалась не оглядываться по сторонам, не останавливаться, никому не перебегать дорогу. Я даже не заметила, как выбралась на улицу, и мне все еще казалось, что все вокруг с нахальным любопытством смотрят на меня. Был обеденный перерыв, буднично звенели трамваи, вереницы машин толпились перед светофором. Поглощенные своими заботами, вокруг сновали люди, и я наконец поняла, что никто не обращает на меня никакого внимания. Вдруг мне стало так легко, что я чуть не вспорхнула. Все неприятности остались позади, можно все начинать сначала, с самого начала. Так, наверное, чувствуют себя только что разродившиеся роженицы.

Дождавшись зеленого света, я перешла на другую сторону. Машины шли одна за другой, тормозили, и в воздухе приятно пахло бензином. Из поворачивающего на перекрестке трамвая какой-то малец задорно подмигнул мне. Почему-то я ощутила вдруг жуткий голод. Чуть было не завернула в ближайшую закусочную, но вовремя вспомнила, что забыла дома деньги. Ничего, как-нибудь потерплю до дому, только бы мама проявила деликатность и ни о чем не стала меня расспрашивать. Все события последних дней словно умерли во мне, не хотелось даже вспоминать о них, никогда.

Я услышала за спиной торопливые шаги; рядом со мной оказался Евгений. Мне показалось, что он стал еще выше, но я не осмелилась поднять глаза и взглянуть на него.

— Бистра, прошу тебя, мне надо сказать тебе два слова, — умоляюще сказал он.

— Убирайся! — прикрикнула я на него. — Убирайся, пока не получил пинка!

— Я очень тебя прошу! — сказал он.

— Чего тебе от меня надо? — вскипела я. — Шкура цела, чего ж тебе еще?