Раннее, раннее утро - [52]

Следующее утро началось кошмарно. В десять минут девятого меня разбудил телефон. Спала я скверно и чувствовала себя разбитой. Желудок был в еще худшем состоянии.

Я взяла трубку.

— Алло!

— Попросите, пожалуйста, Бистру Григорову! — откликнулся слегка усталый женский голос.

— Да, это я… А кто говорит?

— Мать Евгения.

Я так перепугалась, что даже сама не поняла, как положила трубку. Но немного погодя телефон снова зазвонил.

— Нас, наверное, разъединили?

— Да, извините! — пробормотала я.

Совсем обалдела! Зачем было извиняться, если нас разъединили?

— Мне необходимо поговорить с вами.

А мне это вовсе не казалось необходимым. Что бы такое придумать?

— Извините, но мне надо идти на лекции. У нас обязательное посещение.

— Я вас очень прошу! — тихо сказала женщина. — Я подъеду к вам на такси. В крайнем случае поговорим по дороге.

Я стала лихорадочно соображать. Если ей так приспичило поговорить со мной, она наверняка не оставит меня в покое. Еще принесет ее, когда мама дома.

— Хорошо, приезжайте, — сказала я. — Буду ждать вас.

Я положила трубку. До сих пор не могу понять, почему я так испугалась, поняв, с кем говорю. Другое дело, если б она была женой Мечо, но ведь они давным-давно развелись. Я никогда не видела ее, но Евгений не раз мне говорил, что мать очень добрая и умная женщина. Наверное, она хочет что-то узнать у меня об Евгении, но что в этом страшного? И все-таки что-то было. Отец, мать, сын и я — в чужом пиру похмелье! Такую нелепую комбинацию и нарочно не придумаешь. В общем, получалось, что я каким-то образом сродни всем троим.

Я встала и наскоро оделась. Снова зазвонил телефон — это, конечно, Мечо.

— Воробышек, очень прошу тебя, прости меня, — мягко и ласково заговорил он. — Считай, что во всем виновато вино.

Чудак! Что прощать? Разве лишь то, что он оставил меня одну на темной улице.

— Ничего! — пробормотала я. — Забудь об этом.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Ничего, — ответила я. — Желудок пошаливает… Наверное, бифштекс был несвежий.

— Бифштекс тут ни при чем, — возразил Мечо. — Пожалуй, не надо было устраивать «ерш».

— Наверное, — сказала я.

— Будь здорова и не унывай, воробышек!.. Я скоро тебе опять позвоню.

И в ту же минуту он повесил трубку, а я почувствовала, что вовсе не горю желанием снова услышать его голос. Почему это несостоявшееся семейство так упорно меня преследует? Без них мне было бы куда лучше.

Наскоро умывшись, я пошла в гостиную. Слава богу, мама всюду прибрала и основательно проветрила — от вчерашних запахов не осталось и следа. Хоть я и была предупреждена по телефону, я удивилась, до чего быстро она прикатила… Она оказалась женщиной среднего роста, с приятным, но немного поблекшим лицом. Я сразу заметила, что она очень хорошо одета; темный костюм отлично сидел на ее тонкой фигуре. Очень даже интересную женщину упустил бедный Мечо, вот теперь и мается с разными недозрелыми студентками. Я провела ее в гостиную и усадила в кресло. Она внимательно разглядывала меня, просто с головы до пят. Не думаю, чтоб она осталась довольна, но что поделаешь — на всех не угодишь.

— Я хочу откровенно поговорить с вами! — начала она. — Вы, очевидно, догадываетесь, что речь пойдет об Евгении.

Я молча кивнула.

— Суд состоится через две недели. Не знаю, думали ли вы об этом, но положение его крайне серьезно. Единственная надежда — условное наказание. Если же оно будет не условным — с ним все кончено…

— Как то есть кончено? — удивилась я.

— Очень просто! — пояснила она. — Прежде всего его исключат из университета. Он останется без образования, без профессии, без будущего. И с пятном судимости. Скажите, кто примет на работу бывшего уголовника?.. Он просто погибнет, и я, как мать, не могу смириться с этим.

С виду она говорила очень спокойно, но голос ее вздрагивал. Надо отдать ей справедливость — она умела держаться с достоинством; какая-нибудь дура наверняка бы уже ревела.

— Я думала, что его не посадят! — пробормотала я. — Насколько я поняла, велосипедист тоже виноват.

— Велосипедист не виноват! — твердо сказала она. — Он тяжело ранен, потерял трудоспособность. Адвокат предупредил меня, что Евгений в очень тяжелом положении. Я должна прямо вам сказать, что единственный, кто может ему помочь, — это вы.

— Я?

— Именно вы! — сказала она, пристально глядя на меня. Ее взгляд, словно бы и мягкий, навалился на меня, как огромный камень.

— Я правда не понимаю, о чем вы, — искренне сказала я.

— Сейчас поймете, — ответила она. — Обстоятельства сложились так, что только вы знаете всю правду. Я пришла просить вас выступить свидетельницей на суде.

— Как так — свидетельницей? — озадачилась я. — Я ведь не присутствовала при катастрофе… И ничего не знаю…

— Конечно, не присутствовали! — мягко заметила она. — Я вовсе не хочу, чтобы вы сочиняли или же давали ложные показания. Говорите только правду. Объясните суду, что происходило в «Копыте», на следующее утро — у вас и вечером — в ресторане «Лебедь».

Я взбеленилась. Ясно, что этот олух все выболтал матери. Ни один стоящий мужчина так бы не поступил. Я чувствовала, как начинаю закипать, меня чуть не прошиб пот. Видимо, прав был Мечо со своими опасениями.