Рандеву и другие рассказы - [43]

– О, привет! – прощебетала она, заслышав его шаги. – Мы потрясающе провели день! Альберто только что ушел.

Действительно, вид номера свидетельствовал о том, что в нем недавно побывали посторонние. Чужой свитер на кровати. Поднос с бокалами на столе. Его книги в беспорядке. И совсем уж нестерпимо – на полу в ванной мокрое полотенце.

– Вы же вроде собирались отправиться в горы? – спросил Скривенер. Он так опешил, что не сразу смог прореагировать на столь бесцеремонное вторжение.

– Горы мы отменили. Поехали перекусить в ближний пригород, а потом решили, что в такую жару лучше просто выкупаться. Альберто велел шоферу отвезти нас в одно дивное местечко на озере, милях в пятнадцати отсюда. Мы там роскошно отдохнули, а потом вернулись в «Мирабель». Я не могла пригласить Альберто к себе, это вызвало бы толки, и я подумала, что вы не будете против, если мы воспользуемся вашим ключом, пока вас нет. Альберто принял душ и ушел переодеться перед лекцией, а потом обещал зайти за мной.

Она сняла темные очки и улыбнулась.

– Если память мне не изменяет, – заметил Скривенер, – вы опасались приглашать своего приятеля в отель, чтобы у него не возникли неприятности по службе?

– К себе в номер я его и не приглашала, – объяснила Аннетта. – Это и правда могло бы ему навредить. А вы – совсем другое дело! Роберт Скривенер вне подозрений! Вестибюль весь увешан объявлениями о вашей лекции. Мы с Альберто ждем ее с нетерпением.

С нетерпением, значит, буркнул про себя Скривенер. С таким нетерпением, что не удосужились подобрать с полу полотенце и поставить сохнуть пробковый коврик – на нем еще темнели мокрые следы. А мыло – дорогое английское мыло, которое он привез с собой, – вообще осталось на дне ванны; оно застряло в сливном отверстии и уже наполовину размокло.

На Скривенера накатила бешеная злоба. У него свело горло и перехватило дыхание. Он с грохотом захлопнул дверь в ванную, вышел на балкон и молча воззрился на Аннетту, которая старательно красила ногти на ногах.

– Я тут подумала… – начала она, окуная кисточку в пузырек с пахучим ядовито-красным лаком. – Не поехать ли нам всем после лекции куда-нибудь потанцевать? Альберто знает отличный ресторанчик на той стороне озера, там можно и поужинать на открытом воздухе, и потанцевать, а заодно посмотреть вечернюю иллюминацию и знаменитый фонтан с подсветкой!

– Вы закапали лаком балкон, – сказал Скривенер.

– Неужели? Ничего, femme de chambre[18] вытрет. Ну, как вам моя идея? Вам ведь тоже надо немного развеяться, особенно после умственной перегрузки.

– Умственной перегрузки? – непроизвольно повторил Скривенер. – Умственной перегрузки… – У него вырвался нервный смешок, в котором сквозила истерическая нотка.

Аннетта удивленно вскинула на него глаза:

– Что такое? Вы чем-то недовольны?

И даже сейчас, в этот самый момент, думал Скривенер, согласись она хоть на день распрощаться со своим пляжным красавцем, он все забыл бы: и свой внезапный гнев, и ее неслыханную наглость и самонадеянность, забыл бы гордость, бесконечную цепь унижений и готов был бы начать все сначала, вычеркнув из памяти тот злосчастный момент, после которого все пошло наперекосяк.

– Наверно, волнуетесь перед лекцией? – участливо спросила Аннетта. – Право, не стоит! Вас все равно услышат только первые шесть рядов. В лектории отвратительная акустика. У Альберто есть знакомый, который там делает уборку, он рассказывал.

Скривенер сжал кулаки и стиснул зубы. Как быть? Убить ее тут же, на месте, или подхватить на руки и швырнуть на кровать? Ни на то ни на другое храбрости ему не хватило; пришлось ограничиться третьим, самым малодушным вариантом. Он ушел с балкона и заперся в ванной, нарочно громко хлопнув дверью. На робкий стук через несколько минут он не откликнулся и до отказа вывернул краны с горячей и холодной водой. Какое-то время он просидел на краешке ванны, скрестив на груди руки, и вышел наружу, только когда услышал, что дверь номера открылась и закрылась: значит, Аннетта ушла. Он сел к столу и стал листать свои заметки.

Ровно в семь за ним заехал секретарь Общества. В парадном костюме с топорщившейся на груди крахмальной манишкой герр Либер смахивал на зобастого голубя. Он еще раз принес извинения за вынужденную отмену завтрашней лекции, сославшись, как сосед Скривенера за ланчем, на губительное влияние кинематографа и вызванный этим отток потенциальных слушателей.

– Сотни людей томятся в очереди, чтобы попасть на этот фильм! – посетовал он. – Жена и дочь посмотрели его уже два раза. Сам я в кино принципиально не хожу. Когда мы посылали вам приглашение, мы не знали, что ваши лекции совпадут с показом этой картины в Женеве, в нашем главном кинотеатре.

А если б и знали, подумал Скривенер, что бы предприняли? Отменили бы обе лекции, а не только вторую? Весь его тщательно разработанный план теперь можно было выкинуть в корзину. Вторая лекция была задумана как продолжение и развитие первой; он наметил основные пункты, которые собирался последовательно рассмотреть. В частности, он хотел осветить роль поэта как представителя наиболее чистой и возвышенной области литературы и космическую функцию поэзии как таковой, противопоставив поэту прозаика, для которого главное – долг перед человечеством. Все эти пункты и подпункты, на которые он потратил столько времени, пошли насмарку. Вряд ли удалось бы их объединить в некое общее кредо и в доступной форме донести до слушателей. Справиться с подобной задачей экспромтом у него просто не было сил.