Ранчо «Каменный столб» - [24]

— Очень качало, и пыльно там, трудно дышать очень, но это бы ничего, только, когда мой хлеб кончился, я захотел есть и пить. Когда «Уругвай» отвалил из Сан-Антонио, я закричал кочегару в люк, чтобы меня оттуда взяли… Попало мне. Так меня ругали! И все спрашивали, зачем и куда я еду… Я сказал, что жил у родных в Порт-Саиде, да захотелось в Монтевидео, к отцу…

Тут я испугался. Я не мог сразу придумать, что делает мой отец в Монтевидео. Хоть они и увидели, что я путаю, но ничего не добились. Однако кормили меня, поместили в каюту к машинисту. Капитан сказал: «В Монтевидео отведем тебя к отцу. Где он живет?» Я стал говорить, да опять сбился, — я не знал, есть ли там такая улица, какую я придумал. Было очень неприятно, когда узнали, что я сочиняю, но, понимаете, я не мог сказать правду. А они стали меня пугать, что отдадут в руки полиции. Наверно, так бы и было (хотя я им сказал выдуманное имя: я сказал, что меня зовут Генри Бельфаст), но начался шторм, ужасной силы поднялся ветер, пароход стало заливать, и «Уругвай» не рискнул идти в Монтевидео, — он отошел дальше от берега в море и пристал к Рио-Гранде.

Когда начали швартоваться, я незаметно убежал и спрыгнул в воду между баржами — я хорошо плаваю, — потом вышел на берег, ночевал на улице. В порт я идти боялся: там меня наверно искала полиция. Через горы по берегу я не знал, как идти. Вечером пошел на вокзал; один мальчик индеец мне сказал, что можно проехать в Баже, а оттуда, если упросить кондуктора дилижанса, который ходит в Монтевидео, то, может быть, меня провезут. Этот мальчик посадил меня на крышу вагона и сам тоже сел; он ехал в Месгатоп. Ему-то было хорошо, — когда нас там ссадили, ему туда и надо было, а меня побили и прогнали. Я тогда спросил, в какой стороне лежит Монтевидео, и пошел пешком. Только свою куртку я оставил на пароходе, чтобы легче было плыть; шапку у меня сбило ветром на крыше вагона, а башмаки пришлось продать в Рио-Гранде, — питаться уже было нечем.

— Роберт! Да ты герой! — сказал Ретиан. — Вот настойчивый человек! Чем же ты питался в степи?

— Гаучо подкармливали. Объясняться я все равно не мог, я не знаю испанского языка. Как увижу где дым, я туда и иду. Около их костров я спал; всего четыре дня я так ходил. Потом я пришел в ранчо. Я не мог больше идти. Один старик гаучо меня там два раза кормил. Он говорил: «Подожди здесь, должно поехать одно семейство мимо этого ранчо в Монтевидео; я попрошу, чтобы тебя взяли; не уходи отсюда». Он плохо говорил по-английски, но я понимал и всем говорил, что в Монтевидео живет май отец. Только повозки все не было, а тут явились вы! — воскликнул Роберт и засмеялся от радости, что испытания кончились. — Вы меня взяли, вы подарили мне лошадь!

— А ты забыл, чудачок, что спас мне жизнь? — ласково сказал Ретиан, трепля мальчика по худенькому плечу. — Ведь Гопкинс убил бы меня, если бы не ты.

Между тем пережитые испытания и волнения, вызванные открытием обмана Паркера, сильно утомили Роберта. Он стал бледен и умолк, даже зевнул.

— Иди-ка ты сюда, — Арета взяла Роберта за руку и отвела на внутренний дворик, где под небольшим навесом сладко спал Линсей. — Ложись и спи.

Отчаянно зевая, Звезда Юга опустился на циновку. Когда Арета принесла ему подушку, он уже крепко спал. Девушка подняла голову мальчика и сунула под нее подушку. Роберт даже не шевельнулся.

— Старик и ребенок спят, — сказал Ретиан Арете, когда она возвратилась, — а мы что будем делать? Сядем в лодку, поедем к Камышиному острову.

— Вот что, — ответила девушка, озабоченно сдвинув брови. — Я хочу кое-что сшить для Роберта. Он почти раздет. А он стоит того, чтобы его дела хоть немного устроить. Он вырастет отважным человеком.

— Ну, а мы сыграем в шахматы, — сказал Вермонт Ретиану.

Арета ушла к себе, и скоро до слуха мужчин донесся стук швейной машины — девушка перешивала из старой черной юбки штаны и блузу мальчику. Вечером она дала ему, кроме этой одежды, свои старые, но еще крепкие башмаки; они оказались мальчику по ноге.

XI

После того, как Инес и ее дуэнья ушли, Рамзай около часа был занят съемкой; затем он сел у себя в комнате и стал курить папиросу за папиросой. Надо сказать, что не только молоденькая дочь Маньяна произвела на молодого человека неизгладимое впечатление, но и само по себе положение Хуана возмущало Рамзая, как если бы на его глазах происходило истязание невинного человека.

«Итак, — сказал себе Рамзай, помня данное Инес обещание, — прежде всего — хладнокровие, осторожность и хитрость. Я должен действовать как дипломат. Вначале я постараюсь урезонить доктора, поставлю ему на вид его беззаконные действия… Нет. Я буду прежде всего требовать свидания с Хуаном, так как я его друг. А затем увидим. Завтра утром отправляюсь к доктору; до тех пор я все обдумаю».

На этом месте размышлений Рамзая пришел помощник режиссера и сказал, что завтра в одиннадцать часов утра предстоит съемка в загородной местности.

«Следовательно, утром я не смогу отправиться хлопотать о Хуане, — продолжал Рамзай, смотря на часы. — Половина десятого. Мой вечер свободен. Я пойду к Ригоцци теперь же. Решено. Главное — мудрость и хладнокровие».