Рама II - [20]

За спиной Такагиси, по тропе, уводившей к главному деревянному зданию храма, торопливо шагали трое буддистских монахов. Невзирая на холод, они были облачены в обычные черные одеяния, ноги в открытых сандалиях словно бы не ощущали осенней непогоды. Японский ученый предложил Николь провести остаток дня в кабинете его личного врача, где ей будут предоставлены все подлинные, не исправленные материалы о его здоровье, начиная с самого детства. Или же, если она согласна, добавил он, всю информацию ей предоставят записанной в кубическом блоке, чтобы она могла обратиться к ней дома, во Франции.

Внимательно слушавшая Такагиси в течение почти часа, Николь на мгновение обратила свое внимание на трех монахов, решительным шагом поднимавшихся вверх по лестнице. „Их глаза так чисты, — думала она, — их жизнь лишена противоречий. Цельность ума — скорее достоинство. И если им обладаешь, легче отвечать на вопросы“. На миг она позавидовала монахам с их упорядоченным образом жизни. Подумала, как легко, должно быть, они справились бы с проблемой, которой одарил ее доктор Такагиси. „И все-таки он не из космических кадетов, — продолжала она размышлять. — Его роль в экспедиции не является жизненно важной. В чем-то он прав. Врачи слишком строго взялись за членов экипажа. Зря дисквалифицировали Алена, и будет позорно, если…“

— Дайдзебу [11], — сказала Николь, прежде чем Такагиси договорил. — Немедленно отправимся к вашему врачу, и если я не увижу такого, что могло бы смутить меня, возьму все материалы домой, чтобы проглядеть за каникулы. — Лицо Такагиси просветлело. — Но еще раз хочу вас предупредить: если в вашей истории болезни найдутся сомнительные места или если я пойму, что вы скрываете кое-что от меня, то потребую вашего немедленного исключения из экипажа.

— Спасибо, очень большое спасибо, — отвечал Такагиси, вставая и кланяясь женщине-космонавту, — очень большое спасибо, — повторил он.

10. КОСМОНАВТ И ПАПА РИМСКИЙ

Генералу О'Тулу так и не удалось поспать за один прием более двух часов. Возбуждение и перелет из дальнего часового пояса заставили его ум бодрствовать. Всю ночь он изучал очаровательный буколический пейзаж на стенке рядом с кроватью и дважды пересчитал всех животных. К несчастью, закончив подсчет, он не сумел вызвать даже тени сна.

О'Тул глубоко вздохнул, надеясь все-таки расслабиться. „Откуда это волнение? — спросил он себя. — Это же просто человек, такой же, как и прочие жители Земли. Но и не совсем“. Генерал выпрямился в кресле и улыбнулся. Было десять часов утра, он сидел в малой приемной, ожидая аудиенции у Викария Христова, папы Иоанна Павла V.

С самого детства Майкл О'Тул мечтал, что однажды сделается первым папой, родившимся в Соединенных Штатах, „Папа Майкл“, мысленно обращался он к себе самому во время долгих воскресных дней, проведенных за чтением катехизиса. Твердя про себя фразы из урока, запоминая их, он представлял себе, как лет через пятьдесят в тиаре и сутане с папским кольцом на руке будет служить мессу в огромных соборах и на площадях мира. Он будет вдохновлять бедных, потерявших надежду и попранных. И сумеет доказать каждому — только Господь сможет сделать людей лучше.

В молодости Майкла О'Тула интересовали все науки, но в особенности его увлекали три темы: религия, история и физика. Они так и не переставали занимать его гибкий ум, который легко перекидывал мостики между всеми тремя достаточно различающимися дисциплинами. И его вовсе не смущало, что эпистемологии [12] религии и физики как бы устремлены в противоположные стороны. Майкл О'Тул знал, какие жизненные вопросы можно решать с помощью физики, а какие — исключительно обращаясь к Богу.

Так все три его любимых предмета сливались в один — в науку о Творении Господнем. Ведь в Нем одном начало всего — религии, физики и истории. Но как все это происходило? Что делал Господь в миг Творения, как Судия хотя бы… восемнадцать миллиардов лет назад? Кто, как не Он, мог дать исходный толчок невероятной силы катаклизму, названному людьми Большим взрывом, породившему из энергии всю материю во Вселенной? Разве не по Его замыслу первозданные атомы водорода слились в гигантские газовые облака, из которых, балансируя в полях тяготения, возникли звезды, в свой черед ставшие колыбелью для основных химических кирпичиков, из которых сложено здание жизни?

„Да, даже на миг я не переставал изумляться величию трудов Предвечного, — размышлял про себя О'Тул, ожидая аудиенции у папы. — Как же все было? Как я пришел к этому?“ Он вспомнил вопросы, которыми подростком докучал священникам. „Наверное, клириком я не сделался только потому, что это ограничило бы мне свободный доступ к научной информации. Все-таки церковь в отличие от меня с куда большей ревностью относилась к разногласиям между Господом и эйнштейнами“.

Вчера вечером, когда О'Тул возвратился в свой номер после дня, заполненного обычной туристической программой, в гостинице его уже дожидался священник-американец из государственного департамента Ватикана. Представившись, священник принялся извиняться за то, что оставил без ответа письмо, отосланное в ноябре генералом из Бостона. „Скорому ходу“ процесса весьма содействовало бы, как выразился священник, если бы генерал подчеркнул в письме, что он и есть