Ракеты. Жизнь. Судьба - [41]

В.П. начал посещение фирмы с осмотра теоротделения, ясно, что я его сопровождал.

По дороге, и это свидетельствует о том, что человек он был очень внимательный, он неожиданно задал мне вопрос, работаю ли я одновременно дворником. На мое глубокое изумление он показал на участке, который мы проходили, воткнутую в землю табличку с надписью «участок Айзенберга».

Страсть Сергеева к внешнему виду нашей территории была огромной, так что вся она была разделена на участки между подразделениями ОКБ, которые должны были обеспечивать их чистоту и порядок в режиме дворников, которых, конечно же, не хватало. Отсюда и таблички с указанием фамилии начальника, за чьим подразделением закреплен участок. Власть начальника службы АХО (административно-хозяйственный отдел) в этих вопросах над подразделениями была безграничной, по его докладной мне могли объявить административное взыскание, а всему отделению снизить размер квартальной премии. Вот так командовали специалистами, создававшими самые сложные в мире СУ РКТ. Причем на табличке писалось не наименование отделения, а фамилия начальника. Но кто обращал внимание на это чистое хамство и неуважение, мы привыкли, что чистота на территории важнее всего, да и что мы могли сделать, ведь приказы исходили лично от Сергеева. Взыскание по техническим вопросам мне могла объявить только коллегия министерства, а за не понравившуюся начальнику АХО территорию — фактически он сам, уменьшить размер квартальной премии тоже он.

Это так, вспомнилась очередная нелепость, а сколько их было, — не перечислить.

Глушко достаточно долго провел времени, обсуждая со мной действительно важные вопросы. Совершенно между прочим он спросил, сколько времени нужно для реализации изменения, о котором я, к прискорбию, только от него и услышал, так как оно вообще не затрагивало работы теоретиков, что само по себе свидетельствовало, что оно весьма незначительно и непринципиально. Я сказал, что изменение моей работы просто не затрагивает, а вообще, как я его понял, речь идет о такой мелочи, что просто неудобно тратить его время. Он не давал больше никаких пояснений, и мы начали осмотр стендов теоротделения, включая корпус огромных нагрузочных стендов, о которых я уже писал.

Валентин Петрович был очень внимателен, и, с учетом своей специальности и занимаемой должности, проявил себя наилучшим образом.

Наступил вечер, я проводил В.П. в кабинет Сергеева и хотел уйти, но он попросил с согласия Сергеева меня задержаться и присутствовать при их беседе.

Я твердо знаю, что, когда ругаются большие начальники (а куда уж здесь больше), лучше всего держаться подальше, но выхода у меня не было.

Беседа началась с просьбы Глушко принять и реализовать это злосчастное изменение в самые короткие сроки. В ответ Сергеев произнес очень длинную речь с перечнем работ, которые должна сделать для этого наша организация. Названия работ звучали весьма солидно, но, по сути, речь шла о совершенно ерундовой работе, нужно все время помнить, что НПО «Электроприбор» (в то время у нас было такое название) искало любые причины, чтобы убедить начальство в Москве, что все дело в необходимости внести изменения в нашу продукцию по причинам, зависящим от РКК «Энергия», причем длительность их внесения определяется многими месяцами. Но никого обмануть было нельзя, все прекрасно понимали, в чем дело. К сожалению, наш руководитель в этой ситуации не разобрался и вел себя с Глушко абсолютно неправильно.

Он не учел, что речь шла о главной советской работе в РКТ и о В. П. Глушко, для которого сделать ракету «Энергия» было самым главным делом в это время в жизни. Сергеев почему-то решил (и в этом, безусловно, виноваты многочисленные подхалимы в его окружении), что он ровня Глушко. Оба дважды герои, оба руководители больших фирм, так что они одинаково авторитетны в руководящих кругах СССР. Это было серьезнейшее заблуждение. Глушко был в РКТ фигурой №1, который был вхож вплоть до генерального секретаря ЦК КПСС, а Сергеев — один из достаточно многочисленных руководителей фирм, пусть даже важных, и никакие награды этого факта изменить не могли. О «вхожести» к генеральному секретарю ЦК и даже к первому секретарю ЦК компартии Украины и речи быть не могло. Но этого Сергеев так и не понял. А чтобы понять значимость Глушко, отмечу, что с ним советовались, кого назначить нашим министром после ухода Афанасьева. Поэтому разговор с Глушко Сергеев вел, исходя из собственного понимания их взаимного положения, и говорил так. «Я буду сам заниматься своим делом и сам называть сроки, спорить со мной бесполезно, я такой же начальник, как Валентин Петрович».

Я так и не понял, почему Глушко хотел, чтобы я присутствовал при этом очень тяжелом разговоре, тем более что я и рта не открыл. Поняв, что уговорить Сергеева принять изменение с реальными сроками реализации ему не удастся, а время уже 12 часов ночи, он произнес заключительную фразу, которая означала на самом деле снятие Сергеева с работы, хотя сам В.Г. этого так и не понял и тогда, и потом, когда это снятие состоялось.

Глушко сказал (я привожу его слова, как я их запомнил, хотя смысл сохранен полностью): «Я с Вами больше работать не смогу». На этом они и расстались, на следующее утро самолет отбыл в Москву.