Рахель - [5]
“Мы будили зарю. Заря занималась с началом нашего рабочего дня. Нас было одиннадцать. Руки в мозолях, босые ноги, загорелые, в ссадинах. Воздух был наполнен нашими песнями, нашими разговорами и смехом. Мотыги наши поднимались и опускались без передышки” (из очерка Рахели “На берегу Кинерета”, написанного за два года до смерти). В 1913 году по совету Ханы Майзель, Рахель уезжает в Тулузу учиться на агронома, откуда она ездила в Италию брать уроки живописи (в Риме жил тогда ее брат Яаков). Но в августе 1914 года начинается I мировая война. Путь в Палестину закрыт: Рахель, российская подданная, не может вернуться туда, не может получить деньги от отца, перебравшегося к тому времени в Тель-Авив. Чтобы окончить университет, она подрабатывает уроками французского, и получает диплом с отличием.
Пароходом из Марселя Рахель уплывает в Россию, живет в Кременчуге, потом в Киеве, Бердянске, в Саратове, работает учительницей. Революция застает ее в лечебнице на Кавказе. Она едет в Одессу, но просто жить у родных она не может. Вокруг горе, и она ухаживает за детьми еврейских беженцев, занимается переводами, публикует в сионистском еженедельнике «Еврейская мысль» стихи и очерки об Израиле. Во время войны дремлющий с детства туберкулез легких у Рахели обострился, что сократило ее жизнь.
Во время учебы в Тулузе Рахель познакомилась с Марией Шкапской и сблизилась с ней.
Павел Флоренский и Лев Троцкий ставили Марию в один ряд с Ахматовой и Цветаевой. Ленинградские поэты прозвали ее: «Ведьма – Волчица – Вакханка». Критики окрестили «женским Розановым». Она переписывалась со Львом Толстым. Ее поэтическое творчество продолжалось недолго: в 1925 году она прекратила писать стихи.
Поэтесса Мария Михайловна Шкапская (в девичестве – Андреевская) – уроженка Петербурга в четвертом поколении, родилась в 1891 году. Училась в гимназии Мая на Васильевском острове, где был один из самых энергичных кружков самообразования. В 1910 году опубликовала свои первые стихи, через год поступила на медицинский факультет Психоневрологического института, основанного В.М. Бехтеревым. Вышла замуж за сына известного общественного деятеля. За активное участие в политических кружках ее вместе с мужем Глебом Шкапским выслали за границу и приговорили к ссылке в Олонецкую губернию. Но московский купец-филантроп Шахов спас их от ссылки, предложив для всех осужденных стипендии на учебу за границей. Так она уезжает во Францию в г. Тулузу, где занимается уже не медициной, а литературой. В Тулузе Мария Михайловна получила филологическое образование, в Париже она училась в школе восточных языков. Началась война. Стипендия обрывается, и М. Шкапская начинает зарабатывать на жизнь очерками для русских газет. Переезжает в Париж, знакомится с Ильей Эренбургом, с В.Г. Короленко, который тепло отозвался о ее стихах и переслал их в журналы «Северные записки» и «Вестник Европы», где они были напечатаны. В 1921 году вышел первый сборник лирических стихов поэтессы. С конца 1925 года после личной трагедии Мария Михайловна резко оставляет стихотворчество и уходит в журналистику: работает в ленинградской «Красной газете». Знакомится с А.М. Горьким, выступает на Iсъезде советских писателей. В годы Великой Отечественной войны ею написано более 100 очерков. В 1942 году вышла ее книга о зверствах фашистов в Советском Союзе. Она участвовала в подготовке «Черной книги», посвященной трагической истории советских евреев. Заряд ее материнского инстинкта, не растраченный до конца в творчестве и в жизни, дал знать о себе в другой страсти: послевоенная Москва знала ее как умелого собаковода. Умерла Мария Михайловна Шкапская в сентябре 1952 года в Москве. О Петербурге она написала:
12.01.1915. Тулуза
Знакомство Рахели и Шкапской переросло в задушевную дружбу, отголоски которой звучат в переписке двух поэтесс. Вот строки одного из писем Рахели – Марии Шкапской в 1916 году:
«Скоро год уже как я в России. Год … - это бездна жизни, не правда ли? Вначале было невыносимо тяжело, чувствовала себя рыбой на суше…
Такое мироощущение бывает и теперь, но лишь моментами, а не как фон. Обычно же я живу напряженно содержательной жизнью и именно "внутренней", много читаю, много вижу людей, вдумываюсь в вопросы, когда-то мне бывшие чуждыми, и чувствую, как ширятся, "раздаются" мои горизонты. Ведь, в сущности, раньше, не считая общественную подкладку палестинской сельской работы, вся моя жизнь сводилась к сумме эстетических восприятий и узколичных переживаний. Теперь я полезный член общества, а это осмысливает многое…
Впрочем, возможно, что это у меня только полоса такая, что "общественность" во мне - "вкрапление слюды в гранит"… Во мне, но не слито со мной органически. Поэтому я так зажигаюсь, читая Ангел Кей[12]. Она громит нас, нынешних воспитателей, за то, что мы создали плебеев духа, развивая в детях социальные инстинкты.
Зачем я в Бердянске, Вы спросили. Не задумываясь, отвечу: затем, что здесь – море. Ведь, в конце концов, дети, нуждающиеся в моей близости, найдутся везде, а вот море!.. Ох, Мусик, как я море люблю, и как много оно мне дает! И все же скоро расстанусь с ним; общество, в котором я служу, командирует меня в Смоленск, а я горжусь тем, что умею подавлять личное во имя и т.д. Моя фактическая жизнь перегоняет эмоциональную на несколько месяцев».В письмах Рахель упоминает о дорогом ей человеке – Михаиле Борисовиче: «Мы с ним очень сблизились потом перед отъездом… Мне его жалко. Не приходило ли Вам в голову, что жалость страшно деспотическое чувство. Она подавляет все другие и царит безраздельно. Ближе других мне теперь один мой вятский знакомый. У меня к нему интерес человека и нежность женщины, два элемента, из которых слагается "так называемая любовь". Я и любовь, не правда ли комическое соединение?»
