Рагнарек. Истинная история ариев, асов и ванов - [51]

Не затягивая повествования, скажу, что Бала убил своего давнего обидчика Тора и захватил его знаменитый молот Мьёльнир. Позже по просьбе брата он отдал его Магни, которого Фенрис отпускал на свободу. И если Ормунганд чем-то и залил Тора после его смерти, то это был вовсе не яд.

Тюра убил Гарм. Возможно, рука «бога войны», раздавленная год назад Фенрисом, восстановилась не полностью, а, возможно, Гарм просто натренировался во владении оружием, занимаясь вместе с Фенрисом.

Локи сумел ранить Хеймдалля и свалить его на землю. Приставив к его горлу нож, Локи спросил врага, не случилось ли чего плохого с его сыновьями Нарви и Вали. Хеймдалль ответил ему, что его любимый сын Нарви был убит.

— Но ведь я же не раскрывал рта по поводу Одина и всего остального, как вы от меня требовали! — в отчаянии крикнул Локи (он до последнего надеялся, что его хитрость с молчаливыми кивками сработала).

— Ну, так мы и не убивали твоего Нарви, — улыбнулся Хеймдалль, вспомнив эту хитрость Одина, желавшего отомстить Локи, не нарушая своего обещания щадить его сынов, пока тот будет молчать. — Его убил твой второй сын Вали.

В гневе и отчаянии Локи перерезал Хеймдаллю горло. Позже он узнал подробности той трагедии из уст самого Вали, только что освобожденного из плена и рыдавшего на груди своей матери. Асы поставили их близко друг против друга и, дав им в руки луки, приказали стрелять. Они обещали пощадить и даже наградить того, кто победит в этом поединке. Нарви призывал младшего брата направить свои стрелы против врагов, а потом вместе умереть от их рук. Но Вали смалодушничал и спустил тетиву в сторону брата.

— Как же ты мог совершить такую подлость! — гневно закричал Локи на испуганного подростка.

— Молчи, муж, — негромко сказала Сигюн, гладя голову своего теперь уже единственного ребенка, — не то я скажу тебе, что мальчик просто сын своего отца.

Богиня Судьба, о которой говорил Фенрис, как можно было догадаться, свела в поединке с Одином именно Ньёрда. Бой был упорным. Оба бойца были примерно одного возраста, оба были опытными воинами. Но, в конце концов, победил Ньёрд. Когда Ас упал смертельно раненный его копьем, Ван устало опустился на колени возле умирающего, не делая попыток добить врага.

— Значит, ты Ньёрд, — догадался Один. — Локи располосовал бы меня на куски, как, впрочем, и я его тоже, в случае моей победы. Но я проиграл. И в этом случае я рад, что меня победил ты, а не он. Я умираю…

— Может быть, у тебя есть какие-то последние желания, которые я мог бы исполнить?

— У меня было желание возвеличить мой народ и поставить его высоко над всеми, но теперь перед кончиной я вижу, что они недостойны этого величия. Мы проиграли все поединки, и теперь эти бараны, лишенные вождей, будут перебиты. Пусть идут в тартарары, в Хель, куда угодно. Им нечего делать в моей Вальгалле. Я…, — с этим последним «я» с уст «бога» Игг-Одина, Великого змея Аги, вождя асуров, Больверка — делателя зла, слетело и последнее его дыхание.

— И ты и твои уже убитые воины будут похоронены в Вальгалле, — с печалью в голосе произнес Ньёрд. — А остальных я обещаю тебе спасти.

С этими словами он встал и пошел вперед прямо сквозь уже начавшуюся общую битву. Он был безоружен, свою маску турса он бросил, его лицо было залито кровью ран, нанесенных ему Одином, и никто — ни свои, ни чужие — не узнавали его. Никто не мог понять, куда и зачем бредет этот безоружный окровавленный старик, но на всякий случай пропускали его, не трогая (ведь он мог оказаться своим). Не спеша, дошел он до крутого склона горы, стал карабкаться на него и через несколько минут оказался рядом с трубачом-буришком.

— Труби! — приказал он ему так властно, что тот не решился ослушаться. — Труби, что есть силы!

Вряд ли что-нибудь иное могло бы остановить избиение асов кроме этого необъятного звука гигантской трембиты. Все ваны и арии невольно подняли взгляды, все асы невольно оглянулись. Оружие перестало трещать, стихли боевые кличи и только раненые продолжали стенать, лежа на земле. И все ваны, и арии, и асы услышали знакомый голос и узнали того, кто говорил. Потому что не было в обоих воинствах человека, который не знал бы благородного Ньёрда. А ведь это важно знать, кто говорит. У людей и доныне заведено обращать внимание на слова только людей знатных и всем известных. «Мудрость кричит на улице, и никто ее не слышит». Так написано в Священном Писании христиан. И это только потому, что мудрец оглашающий, может быть, важнейшие откровения, человек незначительный, не богатый, не высокого происхождения и положения, не умеющий творить чудеса. И, напротив, если человек умеет творить чудеса, его слушают внимательно, запоминают каждое его слово, стараются его растолковать себе и другим. Зная это свойство людей, думаю, Сын Человеческий просто вынужден был… Но, впрочем, я отвлекся.

К счастью, Ньёрд был не только знатным вождем и живым богом, но и мудрым человеком. И говорил он правильные вещи о том, что довольно крови и смертей, довольно вдов и сирот. Говорил он о том, что вслед за войной идут голод и мор, которые убивают в несколько раз больше невинных людей, чем оружие убивает и добрых воинов и злодеев. Свою речь «живой бог» закончил недвусмысленной угрозой гнева со стороны своих небесных коллег и потребовал одних — проигравших асов — немедленно положить оружие, а других — их победителей — опустить оружие и не сметь трогать сдавшихся. И вот два войска встали друг против друга в напряженном ожидании. И неизвестно чем бы это ожидание еще закончилось, если бы не забавный случай, который разрядил обстановку.