Радужный город - [96]

Добротный двухэтажный дом, деревянный, чем-то напоминающий шале, с просторным холлом-гостиной, с бесподобным видом из окна (и это сейчас, а летом, наверное, красота была неописуемой) заворожил меня своим уютом и простотой.

Мы делали все то, что делают обычные люди, когда им хорошо: спали, говорили, занимались любовью, гуляли, сидели в крохотных ресторанчиках, а некоторые даже пытались запомнить пару фраз на итальянском. Тропинин не насмехался над моей неумелостью, помогал, подсказывал. Он как-то изменился. Чуть-чуть, самую малость! Будто пытался себя пересилить в чем-то. И это стало понятно спустя день, когда мы сидели в маленькой пиццерии, полной непередаваемым запахом, который сам по себе способен был насытить.

Он рассказал о Нонне, которая предпочла его московскому бизнесмену, правда об этом, конечно же, упоминалось вскользь. Самой большой сложностью стал Сережа. Каким ударом было для отца мальчика то, что в то время как вокруг Вити крутились все от криминала до налоговой и ОБЭП, Нонна забрала сына. Как почти два года не давала видеться с малышом. И только получив первый чек, позволила прилетевшему в Москву Тропинину провести с мальчиком час.

Я тоже многое рассказала Вите о своей жизни, показала то самое письмо Димы. Но уже без внутренней дрожжи. Без страха. С нежностью к человеку, который хмуро двигал страничку пальцем. Мы стали осторожно, может, чуть трусовато, но все же, строить планы на будущее.

А я была собой, такой, какой и должна была бы быть, с оптимизмом смотрящей в будущее, нет в чудеса я не верила, но во что-то хорошее… А почему бы и нет?! Я не стремилась завоевать Витю или покорить. Это все равно лишь секунда, не удержишь того, кто захочет уйти, я теперь это знаю. И уж тем более я не буду искать никому оправданий. Даже себе. Я хочу меняться и развиваться, я готова к этому, я точно муха в смоле, которой судьба дала шанс не стать застывшим раритетом в янтаре.

Если примет Тропинин меня, то такой, какая есть.

Он чувствовал изменения, и, кажется, был не против.

* * *

Когда мы прибыли в Тессеру за окнами аэропорта кипела итальянская ночь, переливаясь огнями, а я смотрела на наше с Виталием отражение, ожидая вызова на посадку. Он был в темном пальто, найденном в закромах дома, и писал кому-то сообщение, а я улыбалась вполне себе милой женщине, которая сжимала локоть приятного мужчины, вспоминая замечательную куклу, которую прикупила в магазинчике в Венеции, где мы пробыли полдня до отлета. Малышке должна понравиться такая подружка, Сережке Витя тоже купил подарок — какой-то навороченный гаджет.

Объявили посадку, и все пассажиры нашего рейса двинулись к выходу. Я заторопилась вслед за Тропининым, сжавшим мою ладонь, но только накатила вдруг беспричинная дрожь, и я оглянулась. Шел дождь, но в то самое окно, возле которого мы ожидали вызова, билась мелкая белая крупа, точно питерский снег из моего сна, где между мной и чем-то очень страшным встал Витя.

Глава 25

Перелет вышел тяжелым: самолет нещадно трясло, отчего надпись «Пристегните ремни» с крохотного экранчика над головой практически не сходила. Витя хмурился, изучая бумаги, распечатанные еще в домике в Италии. Глаза у него сильно устали, но было очевидно, что оторвать мужчину от работы чревато проблемами. А для человека с благими намерениями особенно. Стюардесса принесла кофе, которое он опрокинул залпом. Это было очередным подтверждением гипотезы, что в данный момент его лучше не трогать. И как итог, я, не удержавшись, скользнула пальцами по его ноге, Тропинин будто очнулся, его поцелуй был сильным, коротким и требовательным, только требовал он, чтобы Вите не мешали.

Я оставила трудоголика в покое и отвернулась к окну, занявшись изучением темноты за стеклом иллюминатора и слушая аудиокнигу Карамзина об истории Государства Российского. Мне в тайне очень хотелось, чтобы Абрикос побыстрее пошел в школу, интересно было взглянуть на программу, которая, как говорят, сильно отличалась от того, что преподавали нам.

Огни Питера вспыхнули резко, как-то только мы, начав снижение, прошли щит из облаков, чтобы практически нависнуть над третьим по численности населения городом Европы.

Погода и здесь подкачала, самолет, пропустив взлетно-посадочные полосы и аэропорт, пошел на второй круг, скользя над дорогами и домами, превратившимися в точки света с черной дырой залива, устрашающе к Северной Столице подбирающегося с запада.

Кружили над городом мы минут двадцать, готовясь к посадке. В какой-то момент машина начала сбрасывать скорость, отчего гул моторов стал ниже и бил по нервам.

— Будем разбиваться? — спросила девочка, летевшая с папой в кресле позади нас.

Я вздрогнула и обернулась. Крошечка, почти как Абрикос, сидела на коленях у молодого мужчины с планшетом в руках. Отец же, уставшим голосом, одернул ребенка: «Что ты глупости говоришь».

Тропинин, постучав бумагами по коленке, выравнивая листы в более-менее аккуратную стопку, откинулся и закрыл глаза. Похоже, летать он тоже не любил. Хотя скорее просто устал.

Навстречу понеслись огни посадочной полосы. Толчок, и мы на земле, но еще не в безопасности. Еще секунда, и включен реверс. Турбины взвыли, тормозя металлическую птицу. Я вцепилась в руку Вити, как-будто, и правда, сейчас собралась умирать. Но машина лавировала между себе подобными, петляя в лабиринте разметки, понятной только пилотам. Из салона эконом-класса послышались хлопки. Всегда скептически относилась к этой придуманной непонятно кем традиции, но сегодня хотелось присоединиться.