Радуга - [9]

— Минералки? Сок?

— Нет, спасибо, — сказал я и улыбнулся. День сегодня был из разряда вон. Душно и жарко. А ночью будет дождь, обязательно. С громом и молнией.

— Значит так, если будет что еще подобное, — тут он замялся и посмотрел на меня.

Я непонимающе посмотрел в ответ:

— В смысле, подобное? — недогадливо спросил я.

Капитан смерил меня ледяным взглядом, что, честно говоря, случалось очень редко.

— Ладно. Будь постоянно внимателен. Если что — так сразу, — он встал из-за стола и пожал мне руку, намекая на то, что аудиенция закончена.

— Хорошо, Игорь Васильевич, — я немного помялся, — а все-таки что с тем роботом?

— С каким? — мой начальник мыслями был уже в совершенно другом месте. — А, с мусороуборщиком? Незарегистрированный сбой программы. Халатность служащих.

— До свидания, — только и смог сказать я.

* * *

Вечером я занимался совсем не нужными делами. Потом все-таки не выдержал, и позвонил троим из наших. Спросил как самочувствие и настроение. Наверное, мне просто стало невыносимо тоскливо одному в доме. А раньше ведь со мной такого не случалось. Володе не звонил. Кристи не было ни дома, ни на служебном телефоне, а канал срочной связи с ней она мне не дала. Вроде бы мы были знакома около года, но не установилось еще какой-то неощутимой, неуловимой крупицы взаимопонимая. Которая у некоторых бывает с первой секунды, а у некоторых через пятнадцать лет совместной жизни. У кого-то она сгорает почти мгновенно, и они расстаются, даже не успев это осознать, и потом, долгими осенними вечерами, сидя вечером у камина в обнимку с преданной семьей, они понимают, что они упустили что-то такое, очень-очень важное. То, чего они не имели право видеть, и то, что они не имели права упускать. Ведь это очень не честно. Ведь это — как забирать у ребенка понравившуюся ему игрушку. Она ему будет еще очень долго сниться и помниться. Я так до сих пор и не понял, нужна ли мне Кристи, но я знал, я чувствовал, и верил, что там искорка — вот она, протяну ладошку и подставь руку. И она разгорится ярким-ярким пламенем. И иногда мне кажется, что все, что происходит — это ради того. Просто я пока не понимаю целенаправленной цепи событий. Просто я чего-то такого еще не учел. Не важно. Главное — это не разучиться верить. И идти вперед во чтобы-то ни стало. С гордо поднятой головой и широко открытыми глазами. Жадно ища новые горизонты и просторы. Ведь, если подумать — столько всего можно сделать, и столько всего задуманного нужно успеть. И останавливаться, даже всего на минуту — это непозволительная роскошь.

* * *

Человек начинает бороться изо всех сил только тогда, когда он понимает, что может не успеть. Только тогда, когда есть что терять. И только тогда, когда есть зачем сопротивляться. Это как крыса, бегущая по лабиринту. Чем больше опасность получить разряд тока, тем быстрее она бежит. Я падал. С высоты в какую-то бездонную пропасть. Мне в лицо бил противный холодный ветер, а там, в самом низу, горел маленький яркий огонечек. И я падал к нему. И я хотел долететь до него быстрее, потому что так мне казалось, что тогда я буду в безопасности от пронизывающей пустоты. Никто не знает, как появляются строчки. Просто писатель пододвигает к себе клавиатуру, а художник — мольберт — и они, строчки, появляются сами. Просто пальцы их выводящие — есть не более, чем предлог. В каждом мире полно разнообразных душ, и ни одна их них не в состоянии решить сколько-то бы ни было важную проблему. А ведь, казалось бы — что сложного. Сиди и думай. Но нет — не все так просто. Чтобы что-то получилось с первого раза — надо приложить массу усилий, и ты никогда потом можешь не узнать, добился ли ты результата. Мне еще очень далеко до самого конца — и очень не скоро туда попаду. Туда — откуда дует пронизывающий, сковывающий движения ветер. Мне кажется, что я лечу уже почти вечность, хотя услужливый натренированный мозг подсказывает — не больше десяти секунд. Это здесь — в Вечности, я все еще пытаюсь найти какие-то человеческие мерки. Навесить ярлыки на Вселенную, чтобы было легче лететь. А ведь я Вселенную не спросил — нравится ли ей быть маркированной по человеческому стандарту. Я немного знаком с восточной философией — так вот, один из еe принципов — все взаимосвязано. Мотылек, севший полного росой бутон цветка, и космический корабль, проходящий в опасной близости от ионосферы(?) Солнца. Может быть, что я, определив, тем самым нарушив безмятежность и непоколебимое постоянство Вселенной, испортил что-то в механизме нашего мира. И вот вместо того, чтобы сегодня вечером выйти в поле и посмотреть, как обычно на звезды перед сном, какой-то человек, мужчина, примет решение пожениться на девушке, которую он совсем не любит, но просто он устал, и уже не может иначе. А женщина его мечты, та, с которой он мог бы связать свою судьбу пройдет сегодня ночью мимо его дома, и остановится напротив его двери, но сегодня больше никто не выйдет на улицу. Может быть, у него просто не хватило смелости, и он разучился верить в чудеса. Это был сон. Странный. Без реальности и видимых предметов. Это был сон чувствами. Так всегда — начинаешь что либо понимать — и все заканчивается. Как только я это с ужасом осознал, мне захотелось плакать от обиды. Я понял — сейчас я проснусь, и скорее всего понимает уйдет, улизнет. И я не успею схватить его за хвост. И я сразу же осознаю себя сидящим, задыхающимся и жадно раскрывающим рот на кровати. Вокруг меня еще темно, но компьютер, заметив мое пробуждение сейчас начнет включать свет. И темнота, та, в которой хранится истина, сейчас уйдет. И я навсегда забуду этот сон — наваждение.