Радости кандидатуры - [2]

Глубокомысленное заключеніе послѣдней фразы имѣло своимъ послѣдствіемъ то, что въ слѣдующую же ночь мнѣ пришлось съ крайней поспѣшностью выскочить изъ постели и скрываться за кухонной дверью, въ то время, какъ «возмущенные и оскорбленные обыватели» сначала ругательски ругали меня на улицѣ, а затѣмъ, ворвавшись въ домъ, разломали въ дребезги мою мебель и оконныя рамы, и, уходя, захватили съ собой столько разныхъ моихъ вещей, сколько могли унести. И, тѣмъ не менѣе, положа руку на Евангеліе, я смѣю увѣрить, что никогда не клеветалъ на дѣда г. Блэнка и, даже больше, никогда до того дня ничего о немъ не слышалъ и ничего не говорилъ (кстати, долженъ замѣтить, что газета, помѣстившая вышеприведенную статью, титуловала меня съ этого времени не иначе какъ: «Твэнъ, поругатель мертвыхъ»).

Слѣдующая газетная статья, обратившая на себя мое вниманіе, была такого содержанія:

«Миленькій кандидатъ». Мистеръ Маркъ Твэнъ, который на вчерашнемъ митингѣ «независимыхъ» долженъ былъ произнести обличительную рѣчь, не явился къ назначенному времени. Телеграмма его врача объясняла, что черезъ него переѣхалъ какой-то экипажъ и причинилъ ему переломъ ноги въ двухъ мѣстахъ. Паціентъ ужасно страдаетъ и т. д. и т. д. цѣлая масса подобной же брехни. А «независимые» старались всѣми силами признать этотъ жалкій пуфъ за чистую правду, какъ будто бы не могли догадаться о дѣйствительной причинѣ неявки этого отверженнаго существа, которое они называютъ своимъ представителемъ. Между тѣмъ, вчера вечеромъ видѣли, какъ нѣкій извъстный субъектъ, въ состояніи скотскаго опьяненія, карабкался въ домѣ мистера Твэна. Нравственная обязанность вынуждаетъ г. г. независимыхъ доказать, что этотъ оскотинившійся субъектъ не былъ самъ Маркъ Твэнъ. Наконецъ-то! Теперь мы имѣемъ случай, отъ котораго нельзя увернуться. Громовой гласъ народа вопрошаетъ: «Кто былъ этотъ скотъ?»

На первый взглядъ казалось невѣроятнымъ, совершенно невѣроятнымъ, чтобы мое имя могло стоять въ связи съ такимъ мерзкимъ подозрѣніемъ. Въ теченіе трехъ долгихъ лѣтъ я не прикасался ни къ вину, ни къ пиву, ни къ какому бы то ни было изъ крѣпкихъ напитковъ. (Для доказательства силы привычки я могу удостовѣрить, что остался совершенно равнодушнымъ, когда слѣдующій No этой газеты окрестилъ меня «Delirium-tremens-Твэнъ», — хотя и зналъ, что газета съ почтеннымъ постоянствомъ будетъ называть меня такъ до моей гробовой доски).

Въ это же время большую часть моего почтоваго ящика начали заполнять анонимныя письма. Обыкновенно они были слѣдующаго содержанія:

«Какъ это было съ той бѣдной женщиной, которая у васъ просила милостыни и которую вы избили ногами?

Поль При».

Или еще такъ:

«Вы продѣлывали вещи, которыя никому неизвѣстны, кромѣ меня. Я вамъ совѣтую раскошелиться на пару долларовъ, а то придется вамъ услышать о —

Гэнди-Энди».

И все въ томъ же родѣ. По желанію, я бы могъ продолжать цитаты, пока не надоѣстъ читателю.

Вскорѣ выдающійся листокъ республиканцевъ «изобличилъ» меня во взяточничествѣ en gros, а руководящій органъ демократовъ «точно установилъ фактъ» моей попытки избѣжать наказанія подкупомъ.

(Эти случаи доставили мнѣ два новыхъ эпитета: «Твэнъ, грязный взяточникъ» и «Твэнъ, отвратительный подкупщикъ правосудія»).

Въ то же время крикъ «объ отвѣтѣ» на всѣ ужасныя предъявленныя ко мнѣ обвиненія сталъ пастолько силенъ, что редакторъ и вожаки моей партіи увѣряли, что дальнѣйшее молчаніе равнялось бы моей политической гибели. Какъ бы въ подкрѣпленіе такихъ рѣреній на слѣдующихъ же дняхъ появилось въ газетахъ воззваніе:

«Взгляните на этого человѣка!» Кандидатъ независимыхъ все еще соблюдаетъ. Потому, конечно, что ему нечего отвѣчать. Всѣ предъявленныя къ нему обвиненія вполнѣ доказаны и могутъ быть еще и еще разъ подтверждены его собстваннымъ настоящимъ молчаніемъ, такъ что отнынѣ онъ изобличенъ на вѣки. Независимые! взгляните же на вашего кандидата! Взгляните на этого позорнаго клятвопреступника! На этого Монтанскаго вора! На этого клеветника усопшихъ! Полюбуйтесь вашимъ барахтающимся въ грязи Delirium Tremens! Вашимъ подлымъ взяточникомъ! Вашимъ отвратительнымъ подкупщикомъ правосудія! Разсмотрите, оцѣните его вполнѣ, и тогда скажите: можете-ли вы подать голоса за такого субъекта, который, благодаря мерзкимъ преступленіямъ, заслужилъ этотъ прискорбный рядъ титуловъ и не осмѣливается даже открыть ротъ, чтобы опровергнуть хоть одинъ изъ нихъ?!?!

Очевидно, отмалчиваясь, не было никакой возможности развязаться и потому, глубоко удрученный, я рѣшилъ, наконецъ, «отвѣтить» на всю эту кучу безпричинныхъ обвиненій и скверной озлобленной лжи. Но не успѣлъ я еще окончить моего «отвѣта», какъ на слѣдующее утро Листокъ преподнесъ новую совсѣмъ свѣженькую мерзость, серьезно обвиняя меня въ томъ, будто я сжегъ больницу для умалишенныхъ со всѣми ея обитателями, потому что она загораживала видъ въ даль изъ моей квартиры. Это повергло меня въ родъ паническаго ужаса. Затѣмъ появилось обвиненіе, что я отравилъ моего дядю, дабы завладѣть его имуществомъ, при чемъ предъявлялось энергическое требованіе вскрыть его гробъ. Это довело меня почти до границъ сумасшествія. Когда же, вслѣдъ за симъ, я былъ обвиненъ, что, какъ попечитель воспитательнаго дома, кормилъ питомцевъ пищей, предварительно разжеванной нѣсколькими моими беззубыми, дряхлыми и больными родственниками, — у меня подкосились ноги и я потерялъ сознаніе. Въ заключеніе, въ качествѣ почтеннаго и достойнаго увѣнчанія всѣхъ этихъ постыдныхъ нападокъ, воздвигнутыхъ на меня изъ-за партійной ненависти, были откомандированы девять штукъ маленькихъ, еле двигающихся ребятишекъ, всевозможныхъ цвѣтовъ и оттѣнковъ, которые, во время одного изъ митинговъ, бросились на ораторскую трибуну и уцѣпились за мои ноги съ криками: «Папа, папа!»