Радость и страх. Рассказы - [169]

Д. прекрасно все сознавал. Темно менее это был первый и последний раз, когда его поцеловала представительница слабого пола за двадцать семь лет со смерти его матери. И ему запомнилось это происшествие. Он был человек разумный и не стал придавать особого значения бездумному чмоканью ребенка, но - он чувствовал - между ними установилась связь. Ни один ребенок еще не чмокал его и не был связан с ним так, как Этта.

Тем не менее он потом девять лет ее не видел. Ее тогда в октябре не бывало, она уезжала в школу. В эти-то годы Д. и начал спрашивать себя, зачем он таскается к В. Необходимости тут не было. Он всегда делал у В. один и тот же заказ, охота дома у него даже лучше. Ну а теперь, после того как он обнаружил способность Этты к перевоплощению и вдобавок перехватил за обедом тот ее взгляд, он и вовсе решил, что отныне ноги его не будет у В. Он не сразу пришел к этому, в общем-то, крутому решению; но через несколько месяцев поведение Этты и хохот девчонок стали совсем его возмущать, и дальше - больше. Интересно, до чего может дойти их смешливость. Интересно, всех ли покупателей успела изобразить Этта? Интересно, а его она изображала или нет? Конечно, вряд ли она нашла, к чему придраться в его фигуре, лице, манерах. Он был человек обыкновенный, он и старался быть обыкновенным. Он терпеть не мог разных оригиналов. Он учился в закрытой школе, кончил Оксфорд (бакалавр с отличием третьего класса по гуманитарным), и прежде всего он стремился не привлекать внимания к своей особе. И кажется, слава богу, пока удавалось. Все же он подозревал, что с Этты станется его изобразить, может, она даже уже его изобразила. И он из-за этого ужасно расстраивался.

Он был человек сознательный, и от девчонок ждал чего угодно. Почему же тогда мысль о том, что Этта, возможно, его копирует, так терзала его? И ему пришлось признать, что все дело в их, да, в их, некоторой связи. Не в чмоканье, конечно, суть. А в том, что было после. После он часто думал о ней как о милом ребенке, ласковом, открытом. Сравнивал с нею других детей, и не в их пользу. Гадал, какая она стала. А стала она прелестной девушкой. Он был не из увлекающихся, он был человек трезвый (будешь трезвым, работа сложная, вечная конкуренция), но уж что такое прелестная - это он мог понять. В точности как он ожидал. И притом - милая искренность. Но мимическая сцена его шокировала. Он вдруг понял, что совершенно не знает Этты - может, он абсолютно неверно ее себе представлял. Может, она просто фурия, мегера.

Нет, больше он не собирался к В. И вот те на, он снова в октябре отправился к В., и отправился к ним, главное, несмотря на свой смехотворно красный нос.

«Ну и что?» - спрашивал он мысленно, глядя в зеркало и уговаривая себя, что это не нарыв, нет. Быть такого не может. У него в жизни не бывало нарывов, и если уж суждено ему иметь нарыв, так почему именно на носу и почему перед самым визитом к В.? Не могла судьба сыграть с ним такую шутку. Судьба жестока. Она устроила нашу гнусную жизнь. Она снабдила его короткими ногами и оставила почти безволос еще до тридцати, но нет, не могла она посадить нарыв ему на нос, первый в жизни нарыв, перед самым визитом к В., где полон дом смешливых девчонок. И одно явно хорошо. Краснота не на самом кончике носа, а чуть сбоку. Красный кончик - вот уж чего не хватало. Как у клоуна. Судьба избавила его от такого позора.

Но наутро в день поездки покраснел и кончик. Покраснел и вздулся. И безумно болел. Да, похоже на нарыв. И вот он уже ехал по их улице. Ну и что? На языке вертелся ответ. Психология. Наверно, и тут она. Но это сразу отпало. «Нет, - подумал он. - Ерунда, я же один из главных его покупателей. А больше пяти дней у них ни разу не гостил. Нет, психология ни при чем. Если б не девчонки, мне бы и на нарыв наплевать. Я, как покупатель, имею на это полное право, я столько у него покупаю, что и на два нарыва вполне бы мог наплевать».

И, входя в холл, пожимая руки хозяину с хозяйкой, он был чуть ли не груб, вел себя почти в том хамском духе, который возмущал его в неотесанных покупателях, когда он лично имел несчастье принимать их у себя. Отборная шантрапа. Только потому, что он покупатель, такой расхаживает у тебя по дому и распоряжается слугами, будто и то и другое его собственность.

Д. вдруг поймал себя на наглой походке, заметил снисходительные нотки в своем голосе и сам себе удивился. Но когда он вошел в комнату и метнулся к зеркалу, чтобы убедиться, что никакого нарыва у него нет, он сразу все понял. Нос безобразно вздулся - напоминал переспелую клубничину, щеки же уныло желтели. Он от ярости был готов ломать мебель. Нарыв. Именно сейчас. В доме у В. Да что он сделал? Чем заслужил такую чудовищную несправедливость?

В первый момент он решил отсиживаться в комнате, вызвать врача. Он воображал взгляды девчонок. Они не встретили его в холле - лишнее доказательство совершенной безответственности по отношению даже к главным покупателям, без чьих заказов им бы зады нечем было прикрыть. Но вот с лестницы донеслись их голоса, они болтали и смеялись - над чем-то, над кем-то. Он воображал, как они уставятся на его нос, как Этта уставится. И вдруг он в бешенстве решил: «А ну их к черту». Плевать он хотел на все это бабье. Пусть хихикают, пусть стрекочут. «Господи, ведь они же не понимают, каково будет В., если я сделаю закупку у З. А цены у З. не хуже, у него даже лучше цены. Конечно, я на это не пойду. Не тот я человек. Я не поддаюсь столь низменным чувствам, вот вам пример - нарыв. Я знаю, девчонки будут смеяться, но мне совершенно все равно».