Радость и страх. Рассказы - [162]

Грейн сказал: «Как же, как же, тут особый случай, никак не типичный». Но тоном дал нам понять, чтя он остался при своем мнении. А когда Нелл наконец удалилась на концерт вместе с моей женой, Грейн растолковал нам, что артрит бывает и на нервной почве. Мы молчали. В конце концов, Нелл говорила дело. Неда никакие яблоневые саженцы не заставят заскучать, не такой он человек. Да и вообще вся эта история теперь, когда мы в нее углубились, кажется нам довольно сложной и запутанной. Чем больше мы думаем о Неде и Нелл, тем меньше мы в ней понимаем. Определенного вывода тут не сделаешь, вот на чем все сошлись.

Неужели Нед и впрямь, если верить Грейну, так сросся с Сити, что не может жить вдали от него? А ведь он ненавидит Сити. Чуть не все ветераны Сити его ненавидят. И ненавидят, и любят. А потом, если Нед и не заскучал без работы, он вполне мог захиреть неизвестно отчего, как хиреет старый коняга, которого переводят на другое пастбище. Словом, тут все возможно.

И еще надо сказать, что, хотя Грейн и ведет себя с нами так, будто он наш лучший друг, все мы его терпеть не можем. Он любит резать правду-матку, потому что он заносится, а заносится он потому, что у него пошлый склад ума и для всего готовая мерка. Он ни в чем не сомневается, потому что он ни во что не вглядывается, ему все ясно наперед. И он не чета бедняге Неду - вот тот готов пойти на риск, поставить жизнь на кон, воплотить свою мечту. Короче, как говорит моя жена, Грейн прикипел к Сити. Правда, надо помнить, что моя жена относится к Грейну предвзято. Она хочет, чтобы я бросил работу.

ПОВЗРОСЛЕЛИ (перевод М. Кан)

Роберт Куик, возвратись из служебной поездки, обнаружил дома записку от жены. Она вернется в четыре, но дети - в саду. Он бросил на столик шляпу и, не снимая темной пиджачной пары, которую терпеть не мог, сразу направился в сад.

Он успел соскучиться по двум своим маленьким дочкам и с нетерпением предвкушал, как они его будут встречать. Честно говоря, он надеялся, что они, как часто случалось раньше, будут ждать его на повороте дороги, чтобы остановить машину и доехать до дому вместе с ним.

Сад у Куиков был запущен и одичал. Не считая огородика у пруда да грядки, на которой миссис Куик выращивала цветы для дома, к нему годами никто не притрагивался. Над чахлыми лавровыми деревцами и неподрезанными кустами роз скособочились, доживая свой век, старые яблони. На долговязых поломанных стеблях поникли останки георгинов и дельфиниумов.

Вначале для подобного небрежения была та отговорка, что сад предназначен детям. Пускай себе делают в нем что хотят. Истинная же причина заключалась с самого начала в том, что супруги Куик в равной мере были равнодушны к садоводству. К тому же миссис Куик была слишком загружена обязанностями в семье, муниципальном совете, церковном приходе, а ее муж - обязанностями по службе, чтобы уделять свободное время занятию, которое на обоих наводило тоску.

Но со временем отговорка стала истиной. Сад принадлежал детям, и Куик этим даже гордился. Он любил хвастаться своим запущенным садом, так не похожим ни на один соседский с ровно подстриженной травой и прополотыми цветочными грядками. Сад воплощал для него теперь торжество воображения, и в этот послеполуденный час он с новой силой ощутил очарование его нетронутости, как некоего шедевра среди подражаний.

И правда, освещенный косыми лучами еще нежаркого в середине мая солнца, которое пробивалось с крутизны сквозь деревья, заставляя гореть багрянцем и золотом даже жухлые сорняки, сад был красив особой красотой девственных рощ, где даже среди сплошь распаханных земель сохраняется кусочек первозданной природы и веет духом дремучих, нехоженых лесов.

«Настоящий уголок сельской глуши», - подумал горожанин Куик, для которого сельская глушь была местом, где устраивают пикники. И вздохнул свободно, сразу почувствовав, что вырвался на волю.

- Ау, дети, где вы? - крикнул он.

Никто не ответил. Он остановился, озадаченный.

Потом подумал: «Пошли меня встречать - я разминулся с ними». Это было приятно, но у него защемило сердце. Когда дети с ним разминулись в последний раз, а было это два года назад, не обошлось без слез. Они тогда прошли по дороге целую милю и залегли за кустами, устроив засаду. Им было обидно и горько, что их кинулись искать и привели домой и их веселая затея кончилась унизительной неудачей.

Но только он повернул к дому и сделал шаг в сторону, чтобы не налететь на дерево, как увидел, что у пруда, уткнув нос в книгу, лежит на животе Дженни. Дженни минуло двенадцать лет, и в последнее время она читала запоем.

Куик широко зашагал к пруду, махая рукой и крича:

- Дженни! Эй, Дженни!

Но девочка лишь слегка повернула голову и взглянула на него сквозь упавшие на глаза волосы. И легла щекой на книжку, словно говоря: «Прости, но такая жара, нет сил».

Теперь он увидел и Кэт, которая была на год старше. Она сидела на качелях, привалясь боком к веревке и свесив голову, как видно, в глубоком раздумье. Босые, заляпанные грязью ноги, окрестясь ступнями, протянулись по земле. Весь вид - отсутствующий и полный истомы. На отцовское «здравствуй» она вяло отозвалась невнятным: «Здравствуй, пап». И только.