Радиус взрыва неизвестен - [123]

— Ты об этих инструментах? Так я отдал их Иляшеву. Неудобно все-таки родовые инструменты отбирать.

Он не обратил внимания на вытянувшееся лицо Палехова.

— Пришли-ка мне одного из твоих пареньков, помоложе да половчее.

— Что же вы, товарищ секретарь, наделали? — жалобно сказал начальник разведки. — Неужели вы не поняли, что эти инструменты дороже золота!

— Ну, довольно тебе плакать. Сделай, как говорю. Мне некогда, извини!

У Саламатова зазвенел голос, и Палехов медленно отступил к двери.

2

Иляшева назвали хозяином Красных Гор в то время, когда комиссия из центра определила быть в Красных Горах заповеднику. Иляшев, прослышав об этом, пришел в город и сказал, что в Красных Горах с древних времен проживал его род и что он всю жизнь охранял эти урочища от пришлых охотников и теперь никого туда не пустит. Саламатов уговорил комиссию назначить Иляшева заведующим заповедником. Ему дали трех биологов, построили два дома для научной станции и домик для сотрудников, но остяк остался в своем берестяном чуме. Письменные дела вел старший сотрудник научной станции, а Иляшев следил за зверями. В районе постепенно исчезали ценные пушные звери, редко охотники встречали куницу, соболя или кидуса. Но в заповеднике зверь размножился.

В первый год войны Иляшев заметил много пришлого зверя. Старик хвастал тем, что знает всех своих зверей по фамилиям, а теперь пришло много чужаков, которые портят его питомцев. Добившись разрешения, он вызвал лучших охотников района и произвел отстрел ценного зверя. Заповедник сразу привлек к себе внимание властей — оказалось, что Иляшев делает большое, полезное дело.

Красные Горы — граница заповедника — находились в пятнадцати километрах от города. Это были три массивные скалы красноватого песчаника, видимые со всех почти точек района. За ними начинались горные увалы, переходившие в Главный Уральский хребет. Между этими скалами и разместились питомцы Иляшева. В одной из лощин были построены вольеры для молодняка. Почти прирученные звери сами шли сюда на прикормку и заселяли этот звериный городок. Остяк обходил его ежедневно, радуясь приплоду, примечая особенно ценных по меху зверьков, подбирая для лучших самцов чистопородных самочек, отлавливая их для присадки. Старший научный сотрудник обучал старика разным научным методам, но больше сам учился у старого зверолова. Только один Иляшев из всех охотников района умел подзывать к себе дикого зверя и разговаривать с ним так, что зверь не пугался его голоса.

Браконьеры не осмеливались переступить границу заповедника. Старик каким-то чутьем узнавал о нарушителях — говорили, что сами звери приходили с жалобой к старому колдуну. При встрече с Иляшевым охотнику было проще всего отдать ружье, потому что старик при первом знаке сопротивления стрелял разрывной пулей «жекан» в приклад охотничьего ружья и дробил его вдребезги. А без ружья сопротивляться ему никто не мог.

Был случай, когда его пытались подкараулить в лесу. Он вышел прямо на засаду, крикнул злоумышленникам, чтобы те стреляли. Когда злоумышленники выстрелили, Иляшев исчез. Перед ними стояло расщепленное пулями сухое дерево, а охотник подкрался сзади и всадил им по заряду беличьей дроби в мягкие места. С тех пор браконьеры предпочитали переваливать за легкой добычей на Печору и охотиться в соседнем Верх-Ылычском заповеднике.

Филипп Иляшев любил и сам рассказывать, как его слушается всякий зверь! Этим он придавал себе особую значительность, а он любил почтение и требовал его при всяком случае.

В первый год войны в город забежала лосиха с лосенком. Волчья стая, преследовавшая ее, отстала только в пригороде. Лосиха из последних сил — она была изранена волками — перемахнула изгородь городского парка, лосенок остался снаружи и растерянно замычал. Лосиха еще раз собралась с силами, ударила комолым лбом под низ изгороди, как делала, пробиваясь к загороженным стогам сена, и свалила целое прясло столбовой горожи. Утром весь город сбежался посмотреть на чудо. Лосиха и лосенок лежали около сена, которое сторож парка накосил для своих коз, и мирно жевали. Ослабевший зверь присмирел, только диковато озирался на людей. Иляшев, приехавший за продуктами, узнал об этом, растолкал зрителей, присел на корточки перед лосихой и заговорил с нею на своем лесном языке. Он говорил долго, скормил ей недельный паек хлеба — лосиха брала хлеб с руки, — потом встал и пошел, посыпая свой след солью. Лосиха тихо пошла за ним. Лосенок бежал рядом и все обнюхивал карманы старого остяка. Весь город вышел провожать Иляшева. Это был необычайный триумф хозяина Красных Гор.

С той поры никто не смел перечить старику, когда он рассказывал о своих питомцах и их нравах. Лучшие охотники считали за честь, если старик заходил к ним выпить кружку домашней браги. И он был вполне доволен своей судьбой.

И вот сейчас Иляшев мрачно оглядывал заповедник, поднявшись на вершину Красной Горы. Отшумевшее лето медленно уходило на юг. Все, что виднелось к северу, было покрыто мягким желтоватым налетом осени. Хвоя потеряла свою летнюю окраску. Реки стали синими-синими, словно все серебро в них опустилось на дно. Береговые луга, где Иляшев ставил сено для своих лосей, желтели свежей отавой. По ним бродили стайки ланей и лосиные стада. Жирные птицы сидели на березах, оглядывая старика и разговаривая с ним на птичьем языке. Белка взобралась на лиственницу, зацокотала по-своему, приветствуя хозяина. Кидус, темной, почти соболиной окраски — помесь соболя и куницы, — метнулся было за белкой, но увидел старика и присел на сучке, помахивая хвостом и притворяясь перед хозяином, что он хотел только поиграть с белкой. Пестрые бурундуки подняли мордочки и просвистели приветствие.