Радио "Моржо" - [19]

— Так вы в ФСБ? — неуверенно спросил Количек.

— Раньше ты лучше соображал, — неодобрительно покачав головой, протянул Игорь Игоревич. — Я ж тебе объясняю: новая система — новые жизненные функции…

— Не пойму чего-то, вы уж простите, пьяный я, наверное.

— А ты сейчас все-таки у меня сам догадаешься, о чем я тебе толкую. Давай пойдем рассуждать с другого конца. Ты хочешь узнать, как теперь называется моя контора, так?

— Так.

— А что всегда вызывала контора у простых смертных?

— Страх, по-моему…

— Правильно, друг мой, правильно, страх, а теперь подумай, чего боится нынешний, новый россиянин-гражданин — ФСБ?

— Нет.

— Правильно, не боится ФСБ, а чего боится?

— Налоговой…

— Ну вот! Догадался наконец, — Синюхин схватил Количека за шею и принялся с покровительственным дружелюбием гнуть ее вправо-влево.

— Так вы в налоговой… Здорово, как же я сразу-то не догадался? Так вы, поди, и генерал?

— Ну, наверное, генерал, — улыбнулся своей тонкой улыбкой Игорь Игоревич…

Наутро, когда проводник мягкого спального вагона, уважительно тихо постучав в дверь купе, прервал похмельный Количеков сон, генерал был уже в галстуке и заканчивал водить по лицу дорогой японской электробритвой.

— Долго спишь, агент, так и радио свое проспишь, — пошутил он.

— Не просплю, будьте покойны, — ответил Количек, высвобождая ноги из-под белоснежных железнодорожных простыней.

— Не забудь детали, связь со мной держи через Олега.

— Так Олег что, разве не…

— Они теперь подотдел нашей конторы.

— Ах, как же я сразу не…

— А Моржа твоего мы для начала пугнем, уже на следующей неделе пугнем, так что готовься в ферзи, пешечка моя…

26

В канун Старого Нового года приснился Количеку сон. Будто снимают о нем документальное кино, для потомков. Чтобы увековечить значительное событие в жизни общества. Внутри Исаакиевского собора стоит большой стол президиума, накрытый красным. На столе боржом, пепси-кола — все как на совещаниях партактива. За столом сидит он, Количек, и отвечает на вопросы корреспондентов разных заграничных газет. В лицо ему светят яркие горячие лампы — идет киносъемка.

Поодаль, в глубине собора, стоят накрытые, как в ресторане, столики — на двоих, на четверых, — а за столиками все знакомые Количека, все кореша его по университету, по киностудии, по радио. Да и не только кореша.

И задают Количеку корреспонденты разные вопросы на всех языках мира: на французском — а он, Количек, силь ву пле, битте шен, отвечает свободно; на немецком спрашивают — а он — битте шен, силь ву пле… Изумляются все тут учености его. Хлопают. И спрашивают его: А правда, что у вас самая иностранная машина в нашем городе? А он отвечает: Правда, у меня американо-японская машина с финляндской предпродажной подготовкой. Два двигателя, восемь карбюраторов. Зимой в России не использовалась. Ходила только на финском масле — Уу-у-ух! — прокатилось по залу. — Завидуем! Спрашивают еще, причем по-иностранному: А правда, что у вас дача самая большая в области, и даже больше, чем у…? — Правда, — отвечает Количек скромно. — Но это не было самоцелью, это так само получилось, по заслугам, так сказать — Уу-ух, завидуем! — вновь прокатилось по залу.

А потом очень-очень миленькая такая иностраночка-корреспондентка, которая уже так многообещающе дарила ему взгляды и улыбки, что у него случилась эрекция, спрашивает: А правда, что вы настоящий владелец, президент и директор радио Моржо? И уж было открыл Количек рот для утвердительного ответа, как почувствовал спиною, что стоит кто-то сзади. Он глядь назад — а там подполковник Синюхин стоит. А изо лба у него рожки козлиные растут. И вместо кистей рук из рукавов пиджака копытца сдвоенные торчат. И смотрит на него Игорь Игоревич со своей тонкой улыбочкой и говорит: Ну что, поросенок, айда говно грузить?..

И — уу-ух! — куда-то полетел он, Количек, спиной вниз, и обидно почему-то стало очень-очень, что публика в зале совершенно не заметила его, Количека, исчезновения. И он, как будто из глубины, видел, как танцуют все, смеются и как та иностраночка-корреспондентка уже не ему, а какому-то дядьке в пиджаке строит глазки и улыбается…

27

Выйдя замуж за Моржа Павлинского, Галя Шнеерсон ни одного дня не пожелала оставаться в России и, получив в консульстве бессрочную визу как жена гражданина Франции, первым же самолетом отбыла в Париж. Морж поохал, поахал, сетуя на то, что не для того женился, чтобы девять месяцев в году заниматься онанизмом в своей московской квартире, однако, уткнувшись в железобетонное упрямство Гали, пробормотал что-то вроде же ле компранд и дал ей ключи от petit studio, которую снял накануне в десятом округе за пять тысяч франков в месяц. Проучившись до этого два года на филфаке, Галя понимала немного по-французски, и даже достаточно для того, чтобы купить пару бутылок спиртного или приобрести абонемент в салон африканского массажа. Однако лексика ее была еще недостаточно развита, чтобы объясняться с водопроводчиками, нижними соседями и полицейскими инспекторами.

Таким образом, сидя у себя в офисе в Останкино, в полдень по московскому времени Морж каждый раз с тревогой ожидал, что как раз в это время на Рю-дез-Орфан живущие под Галей Дюпоны просыпаются от капающей с потолка воды, так как накануне Галя заснула бухая в ванной. Зимой девяносто второго Моржу раз пять пришлось звонить из Москвы в ЖЭК десятого округа, то вызывая водопроводчика, то маляров для косметического ремонта. Два раза пришлось объясняться с полицейским коммиссаром. Однако кончилось все неожиданно быстро. Осенью Галя подцепила в Брассери Гиго какого-то из Техаса, страшно богатого, приехавшего в Париж потрахаться с настоящей француженкой. Этот американец был настолько потрясен любовным искусством нашей парижанки, что не принял никаких возражений, замужем она или не замужем, и увез ее за океан. Через неделю Морж получил из Лас-Вегаса сообщение, что Галя заочно взяла развод.