Радин - [22]
Когда Шандро привел ее на вечеринку, я сразу подумал, что итальянка ему не по зубам. Доменика сидела на грязной табуретке, как снежок на скате крыши. Эта белая, стреляющая голубыми искрами кожа тихо сияла в углу, и никому до нее не было дела. На диване валялась толстомясая турчанка-керамистка, которую пригласили для экзотики, и она первая разделась. Горячая, как муфельная печь, до сих пор помню ее металлический запах.
Гас был сыном нашего декана, отец снял ему мастерскую возле Серралвеша, и там мы собирались по понедельникам, потому что во вторник лекции начинались после полудня. Мне стоило трудов добиться для Понти приглашения. Он вечно ныл, смущался и бросался на все, что у меня было, как индейский вождь на стеклянные шарики, а я подбрасывал ему новые, ничего не прося взамен. Доменику он привел через полгода, весной, и, судя по его убитому виду, сразу понял свою ошибку.
– Обнаженная натура? – шепнул я ему. – Решил пораньше сдать зачет?
Он схватил меня за локоть и забормотал, что нужен ключ от кладовой на факультете, ключ висел у меня на шее на кожаном шнурке, так он прямо схватился за него, чуть шнурок не порвал. Учитель еще в начале семестра дал мне ключи, сказал, что я на курсе самый сметливый.
– Зачем так далеко тащиться? Заведи в туалет и запри дверь.
– Ты больной? Это же барышня Кавейру. У нее отец в мэрии работает.
– А зачем она позирует? Ей дома на мороженое не дают?
Я сказал, что ключа не дам, и он повел ее в общагу, деревенщина. Наутро я услышал, что затея провалилась, и задохнулся от радости. Итальянка была не для него, это все равно что снежок лепить в перчатках. Она была моей. С ней надо быть ловким и осторожным, как с цельным, найденным в раскопках пифосом, с которого землю счищают мягкой щеточкой и на который я однажды поставлю клеймо.
Я перестал пропускать классические штудии, как называл эти занятия учитель Лупи, ходил на все подряд, надеясь, что она снова появится. Я рисовал ее тушью, углем, карандашами, я варился в любви, как осьминог в своих чернилах, к концу года я задубел, стал резиновым, и щупальца у меня отвалились.
Моя мать говорила, что глаза бывают двух цветов – карие и голубые. Остальные оттенки и всякие крапинки – это признаки скрытой болезни. У Доменики глаза были разные: один карий, другой голубой, и она страшно этого стеснялась, я точно знал. Она всего стеснялась, даже своей худобы, которая казалась мне андрогинной, божественной. Теперь она похожа на песочные часы, обтянутые шелком, и носит темные линзы, сделавшие ее такой, как все. Но меня не обманешь, я вижу голубой блеск, я знаю про голубой зрачок!
Радин. Четверг
Утром он заглянул в пекарню на углу, купил длинный, как древко знамени, батон, бутылку масла и пакет жареного миндаля. Вместо сдачи пекарь вручил ему билетик, на одной стороне полоска, на другой – смеющийся бомбардир Криштиану Роналду. Полоску нужно было стереть ногтем, но Радин поленился. Он не знал, в какой газете печатают таблицу, да и что там можно выиграть – входной на осеннюю игру «Ювентуса»?
Вернувшись домой, он наткнулся на сеньору Сантоc, ее стол был завален цветными квадратиками, и она качалась над ними в задумчивости, подперев щеку кулаком.
– Мне так нужен кусочек неба, – сказала она горестно, – а я не могу его найти. Все синие уже использованы!
За три дня я не слишком продвинулся, думал Радин, поднимаясь в квартиру. Мне тоже нужен кусочек неба. Это расследование больше похоже на перечень покупок: сыщик ходит по заранее обозначенным лавкам и делает порученные ему вещи. При этом его не покидает подозрение, что деньги ему заплатили за что-то другое.
Он налил масло в миску, выжал туда лимон и позавтракал на местный манер, макая белый хлеб в подливку. Поедем на канидром, поговорим с людьми и сделаем ставочку. Радин достал из конверта сотенную, свернул ее вчетверо и сунул в кармашек джинсов, который его приятель-математик в колледже называл joint pocket. Математик утверждал, что джинсы придумали как рабочую одежду для золотоискателей, а маленький карман сделали для золотой пыльцы.
Радин носил там дырявый пятак, найденный в отцовском столе в тот день, когда он разбирал его бумаги после похорон. Пятак был похож на монету колониальной страны, голландской Ост-Индии или британской Родезии, только дырка в нем была корявая, рваная, как будто из него хотели сделать кольцо, но передумали.
Уходя из дома, Радин снял с крючка плащ и осмотрел карманы. В левом обнаружилась еще одна связка ключей, только здесь брелоком служил ребристый мячик с логотипом «Clube do Porto». Что же они открывают? Дверь аспиранта отпиралась простым английским ключом, а эти были хитрые, дорогие, с желобками и лунками.
Радин отстегнул клетчатую подкладку, сунул в карман фотографию австрийца, найденную в спальне, и ушел из дома в плаще, чувствуя себя немного Крамером. По дороге на вокзал он зашел в обувную лавку, купил мокасины цвета ржавчины и сунул свои ботинки в урну.
Добравшись до Собрадо на загородном автобусе, он наткнулся на запертые ворота, замок висел на цепи, будто в деревенском амбаре.
