Радимир - [53]

Шрифт
Интервал

Вспоминаю про суп и бегу на кухню. Бульон уже весь выкипел, а гуща начала подгорать. Поел называется! Сколько раз говорил себе, что если ставлю что-то разогреваться, то за телевизор или компьютер лучше не садится! От того, что суп испарился, есть хочется еще сильнее. Задумчиво изучаю внутренности холодильника. Готовить что-то серьезное — нет настроения. Решаю обойтись холостяцким блюдом — яичницей с ветчиной и луком. Еще можно помидор добавить для сочности.

Пытаюсь разрезать помидор, но нож очень тупой — скользит по гладкой кожуре, но не режет. Достаю наждачный брусок и точу нож. Пробую пальцем — готово! Теперь ножик легко впивается в алую помидорную плоть. Совсем другое дело! Очищаю луковицу и тоже пытаюсь ее покрошить, но промахиваюсь и режу себе палец. Наверное, глубоко, потому что весьма чувствительно.

Не везет мне сегодня с ужином! Прижимаю отрезанный кусочек кожи другим пальцем и иду искать йод. После того, как кровь немного останавливается, заклеиваю палец лейкопластырем и иду обратно на кухню. На зеленоватых луковичных чешуйках вижу капельки собственной крови. «Отчего кровь-руда наша?» — подсказывает мне память…

* * *

— Какое-то уж слишком ужасное имя, — говорит Анька, когда я рассказываю ей о результатах своих изысканий.

— Тебе же нравилось имя Рада?

— Нравилось, а сейчас уже не знаю… Может быть как-нибудь иначе его назовем? Все-таки Радимир непривычно как-то…

— Считаешь, что назвать Владом или другим банальным именем будет лучше?

— Ну почему сразу Владом? Можно Михаилом, Юрием…

К каждому имени я сразу примеряю свое отчество — Михаил Антонович, Юрий Антонович… Потные руки, красная лысина… Чтобы моего сына звали так же, как этого ублюдка? Да никогда! Только через мой труп! Может быть Радимир Антонович и немного смешно звучит, но ведь нужно как-то вырываться из круга всеобщей серости!

Все-таки люди странные существа! Каждый родитель хочет, чтобы его ребенок рос умным, красивым, непохожим на других детей. Каждый считает своего отпрыска единственным и неповторимым. Но, как только дело доходит до имени, так этот же самый родитель выбирает для ребенка самое заурядное! Какой идиотизм! Ведь придумывают же копирайтеры для косметических кремов и йогуртов красивые оригинальные названия. Почему же на людей это правило не распространяется?

Кстати, недавно читал, что в Америке новое веяние — называть детей именами торговых марок… Может быть, и до нас эта мода когда-нибудь доберется. Чем черт не шутит? И будут моего внука звать «Джейсèвэном» или «Данòном»…

— Только не Юрием, — говорю я Аньке.

— А чем тебе Юра не нравится?

— Придумай что-нибудь другое. И вообще, если у нас нет согласия в этом вопросе, то давай кинем жребий.

— Антон, ну какой может быть жребий! Пусть будет Радимир, если тебе так нравится. Пусть будет маленький Радик…

Глава двадцатая

— Ладно, я не настаиваю, — говорит Хосе Мануэль и вешает трубку.

Меня бьет нервная дрожь. Черт! Да за кого он меня принимает? Чтобы я фотографировал окровавленные жертвы? Если он думает, что я на все готов ради денег, то он ошибается!

Не в силах усидеть за столом я встаю и начинаю ходить из угла в угол. И без того творчество сдвинутых художников начинает меня доставать. Мне кажется, что даже мои собственные рисунки изменились. Стали более жестокими и кровавыми, а в лицах человеческих героев стало проступать что-то демоническое. Как будто, как в фильме «Горец», энергия побежденного перешла к победителю, но при этом так и осталась энергией зла, и, чем больше врагов ты убиваешь, тем меньше в тебе остается твоего настоящего, и уже непонятно, кто выиграл в итоге.

Не знаю, когда я буду воплощать эти свои рисунки на холсте, да буду ли? Сейчас, когда Анька беременна, и потом, когда родится ребенок, краской в доме лучше не вонять. Мысленно я уже простился с живописью и отложил ее в ужасно долгий ящик. Пока делаю только карандашные наброски.

От ходьбы я немного успокаиваюсь. И что я так взъелся на Хосе Мануэля? Да, его предложение пофотографировать мне неприятно. Но он же не давил на меня, не выдвигал ультиматум — или ты фотографируешь или увольняешься! Наоборот, сказал, что ценит мой труд и поэтому хочет, чтобы и с местным документальным разделом тоже все было в порядке. А с другой стороны, моя работа уже мало, чем отличается от работы фотографа, разве только теми, что я не выезжаю на места преступлений.

Я подхожу к столу и неловким движением раскрываю папку. Она падает, и ее содержимое разлетается по полу. Я не спешу собирать листочки. С высоты человеческого роста даже удобней обозревать работы. Я наклоняюсь и переворачиваю неудачно упавшие листочки лицевой стороной вверх.

Это работы Андреса Серрано. В его творчестве я усмотрел два направления. Первое — откровенное издевательство над религией и человеческими ценностями. Мастурбирующие монахини. Изъеденные нарывами ляжки и член мертвого священника курпным планом. Кардинал на фоне дыбы с окровавленной женщиной. Суперреалистичные фотографии трупов…

Второе направление — абстрактные фотокомпозиции с мутными кровавыми разводами и серия работ с силуэтами распятого Христа. В некоторых работах нет ничего предосудительного, при желании их даже можно назвать красивыми. В других Андрес снова плюет в лицо ошарашенному зрителю, но делает это уже более деликатно. Вот, например, распятый Иисус, но на переднем плане вместо толпы людей торчит шеренга куриных лап.


Рекомендуем почитать
Единство и одиночество: Курс политической философии Нового времени

Новая книга политического философа Артемия Магуна, доцента Факультета Свободных Искусств и Наук СПБГУ, доцента Европейского университета в С. — Петербурге, — одновременно учебник по политической философии Нового времени и трактат о сущности политического. В книге рассказывается о наиболее влиятельных системах политической мысли; фактически читатель вводится в богатейшую традицию дискуссий об объединении и разъединении людей, которая до сих пор, в силу понятных причин, остается мало освоенной в российской культуре и политике.


В сетях феноменологии. Основные проблемы феноменологии

Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена одному из влиятельнейших философских течений в XX в. — феноменологии. Автор не стремится изложить историю возникновения феноменологии и проследить ее дальнейшее развитие, но предпринимает попытку раскрыть суть феноменологического мышления. Как приложение впервые на русском языке публикуется лекционный курс основателя феноменологии Э. Гуссерля, читанный им в 1910 г. в Геттингене, а также рукописные материалы, связанные с подготовкой и переработкой данного цикла лекций. Для философов и всех интересующихся современным развитием философской мысли.


Диалектический материализм

Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].


Творчество и развитие общества в XXI веке: взгляд науки, философии и богословия

В условиях сложной геополитической ситуации, в которой сегодня находится Россия, активизация собственного созидательного творчества в самых разных областях становится одной из приоритетных задач страны. Творческая деятельность отдельного гражданина и всего общества может выражаться в выработке национального мировоззрения, в создании оригинальных социально-экономических моделей, в научных открытиях, разработке прорывных технологий, в познании законов природы и общества, в искусстве, в преображении человеком самого себя в соответствии с выбранным идеалом и т.


Иррациональный парадокс Просвещения. Англосаксонский цугцванг

Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.


Сингулярность. Образы «постчеловечества»

Константин Фрумкин – известный российский философ, культуролог. Он является одним из инициаторов создания и координатором Ассоциации футурологов.Для работы над сборником, который представлен вашему вниманию, К. Фрумкин привлек лучших российских футурологов, которые исследует наиболее интересные проблемы, связанные с образами будущего. Чем закончится современный кризис цивилизации, каким будет «постчеловечество», к чему приведет развитие «информационного общества», какой будет его мораль и какие принципы будут определять его существование – вот лишь несколько тем сборника.Позиции авторов не всегда совпадают, но тем интереснее читать эту книгу, в которой представлен такой широкий спектр взглядов.