Радикалы и минималисты - [23]
Вопреки сгущающемуся трагизму, Каурисмяки позволяет своим героям пережить счастье за гранью всех разочарований и даже физической смерти. Его стоицизм не фанатичный, не судорожный, не героический. Его оптимизм не революционный, не религиозный и не масскультовый. Наверное, его можно по-старомодному назвать гуманизмом и страстным желанием справедливости – настолько сильным, что мечта о ней материализуется.
«Я буду спать и плакать»
В 1999 году в Берлине на премьере фильма «Юха» в холле отеля «Савой» Аки Каурисмяки встречает меня единственной фразой, которую он выучил по-русски: «В юности жизнь Максима Горького была очень тяжелой». Заказывает двойной виски, медленно пьет и не спешит отвечать на вопросы. Мы давно не виделись, подзабыли опыт Глазго и автоматически перешли на «вы»: по-английски это выражено не в словах, а в интонации. Но образовавшийся тонкий лед быстро тает.
– Ты славянин, и я тоже немного славянин. Так что не будем спешить. Зачем русским и финнам, таким близким, пользоваться языком империалистов?
– Правда, что в тебе течет русская кровь?
– Что ж, это вполне возможно. Мой дед в тридцатые годы продавал лошадей в Выборге и Ленинграде. А моего прадеда-карела звали Михаил Кузьмин.
– В России был хороший поэт с таким именем.
– Мне говорили, но это явно не мой прадед. Он жил в те далекие времена, когда русские, подобно Шемейкке из «Юхи», ходили с сумой на плечах по всей Карелии и торговали.
Мы слушаем, как Сакари Куосманен, играющий Юху, поет за стойкой бара арию из одноименнной оперы хорошо поставленным драматическим баритоном. Потом начинаем разговаривать.
– В романе роковой соблазнитель Шемейкка, который уводит Марию, приезжает из Карелии. Это образ того, как Финляндия была присоединена к России?
– В романе об этом не говорится. И неизвестно, когда происходит действие – скорее всего, в XVII веке, когда границы были прозрачными. Сначала я думал сделать так, чтобы соблазнитель приезжал из Петербурга. Но потом решил не трогать эту деликатную тему. Об этом надо говорить очень точно или не говорить вообще.
– Ты сказал как-то, что твои фильмы рассказывают о старой Финляндии дотелевизионной эры – о стране, которой больше не существует.
– Но Финляндия существует. А кино, где бы оно ни делалось, искусство интернациональное. Речь всегда идет об одном и том же. Мужчины везде «бастарды» (Аки просил подыскать русский эквивалент этому слову, но я ничего не придумал. – А. П.), а женщин всегда уводят. Некоторые из мужчин большие «бастарды», чем остальные.
– Все равно в твоих фильмах всегда ощутима ностальгия по прошлому.
– На этот раз мне хотелось вернуться в дни немого кино. И я заново выучил историю кинематографа, которую когда-то пропустил из-за своей лени. Посмотрев более ста немых фильмов, я открыл целый мир, который теперь находится внутри меня. Тогда режиссер общался со зрителем глазами, а не с помощью «бла-бла-бла».
– Какие фильмы тебя больше всего вдохновили?
– «Восход» Мурнау. «Сломанная лилия» Гриффита. «Нанук с Севера» Флаэрти. Братья Маркс, Ренуар и ранний Бунюэль. Но также Годар: его фильмы ближе всего к чистому кино. Еще я назову Тулио – великого финского мастера мелодрамы. И шведа Шёстрома.
– Есть другой швед – Мориц Стиллер, который сначала открыл Грету Гарбо, а потом экранизировал «Юху».
– Этот фильм меня разочаровал.
– Когда твоя героиня Мария в финале уходит с ребенком, это выглядит цитатой из «Безрадостного переулка» с Гретой Гарбо.
– Я не видел этой картины. Но вообще с удовольствием играл в историю кино. Есть у меня и цитаты из русских фильмов – например, из Довженко, ты наверняка заметил. Недавно я показывал в Финляндии серию ваших картин – «Броненосец „Потемкин“», «Летят журавли», «Калину красную». Зал был полон, хотя в те дни стоял двадцатиградусный мороз.
– Чем отличается работа над немым фильмом?
– Монтажные стыки в немом кино часто диктуются тем, что надо суметь разместить титры с диалогами. И актеров я готовил к не вполне обычной системе работы. Хотя сначала я не давал им слишком много информации и для видимости записывал звук. Через три дня они поняли, что слова не важны, даже французский актер Андре Вилме, вынужденный заучивать непонятные финские слова. «Забудь язык, только притворяйся, что говоришь», – напутствовал я его с самого начала.
– Каков будет твой следующий фильм?
– Цветной и полный болтовни.
– Когда будут съемки?
– В мае. А в июне буду спать и плакать. Я снимаю быстро и одновременно выполняю множество других функций, например продюсера. После пережитого стресса ничего другого не остается.
«Только русский поймет чухонца»
Этот разговор происходит через шесть лет в Хельсинки.
– Ты родился четвертого апреля – в один день с Андреем Тарковским. Что ты о нем думаешь?
– Я вообще не художник, не Тарковский. В его фильмах я вижу одни знаки и тотальное отсутствие чувства юмора, самоиронии. Главная задача мессианца и миссионера – формулировать свою миссию четко. После трех кадров Тарковского я уже понимаю, что свеча погаснет в бассейне. Зачем тогда нужен четвертый?
– А есть русские фильмы, которые близки сердцу финна?
