Радиевые девушки - [42]
Грейс Фрайер, однако, все еще продолжала работать в банке. Благодаря доктору Маккафри инфекция в ее челюсти, казалось, прошла, однако Грейс прекрасно осознавала, что болезнь может вернуться. К тому же, хотя со ртом у нее и было все в порядке, спина по-прежнему не давала ей покоя. Фиксирующие шины доктора Хамфриса больше не приносили облегчения. «Я побывала у всех мало-мальски известных врачей в Нью-Йорке и Нью-Джерси», – говорила она. Однако никому из них так и не удалось установить причину ее недомоганий; зачастую от лечения становилось хуже. Занятия с мануальным терапевтом в итоге «стали приносить такую боль, что я была вынуждена от них отказаться».
У подруги Грейс Кинты Макдональд в Орандже дела складывались не намного лучше. В апреле 1925 года ей наконец сняли гипс, в который ее тело было заточено целых девять месяцев. Тем не менее, несмотря на все старания врачей, ее состояние ухудшилось. Ходила она теперь с огромным трудом. К концу года количество вызовов семейного врача дошло до девяноста: суммарный счет составил 270 долларов (3600 долларов).
Кинта уже не могла пройти пятнадцать минут до дома своей сестры Альбины, хотя именно сейчас ей больше всего хотелось почаще с ней видеться. По дороге к дому ее сестры Хайленд-авеню резко уходила вниз к железнодорожной станции, и Кинта попросту была не в состоянии спуститься по холму, не говоря уже о том, чтобы взбираться по нему обратно. Альбина Ларис, к радости всей семьи, после четырех лет попыток наконец забеременела. Это были невероятно хорошие новости, которых в то время крайне недоставало.
Если у семьи Маггия той весной появился хоть какой-то повод для радости, то, ниже по дороге на Мэйн-стрит, Карлоу по-прежнему пребывали в бедственном положении. Они продолжали тратить на лечение Маргариты деньги, которых у них не было: к маю 1925 года сумма по медицинским счетам составила 1312 долларов (почти 18 тысяч в пересчете на современные деньги). Сара Майлефер была в смятении из-за состояния своей младшей сестры. Она пыталась с ней разговаривать, ободрить ее утешающими словами или шутками, однако слух у Маргариты был значительно нарушен из-за пораженных инфекцией лицевых костей, и она не могла разобрать, что ей говорила Сара. Боль стала ужасной: нижняя челюсть с правой стороны лица была раздроблена, а зубов почти не осталось. Голова Маргариты, по сути, была «вся прогнившей», со всеми вытекающими последствиями разложения. Но она все еще была жива. Вся ее голова гнила, но она все еще была жива.
Ее состояние стало настолько плачевным, что Джозефина Смит наконец все-таки решилась уйти с работы. Происходящее с Маргаритой никого не могло оставить равнодушным. Фредерик Хоффман и доктор Кнеф тоже продолжали за нее бороться. Из-за быстрого ухудшения ее состояния они решили искать помощи в, пожалуй, весьма неожиданном месте – у основателя USRC Забина фон Зохоки.
Фон Зохоки больше ничего не связывало с компанией, и, раз уж на то пошло, он сердился из-за того, как его сместили. Возможно, он чувствовал и некую ответственность. Один из помогавших девушкам позже писал про него: «Я полностью доволен отсутствием каких-либо предубеждений и искренним желанием как-то помочь».
А именно это фон Зохоки и сделал. Вместе с Хоффманом и Кнефом они поместили Маргариту в больницу Сент-Мэри в Орандже, чтобы снова попытаться выяснить, что с ней. При госпитализации у нее была анемия, и весила девушка всего сорок килограммов. Ее пульс был «слабым, учащенным и нерегулярным». Она держалась, но с трудом.
Через неделю или около того после госпитализации, которая состоялась отчасти благодаря вмешательству Хоффмана, статистик оказал красильщицам циферблатов самую большую на тот момент услугу: он прочитал свою статью, посвященную их проблемам, перед Американской медицинской ассоциацией – это было первое крупное исследование, связавшее болезни женщин с их работой: точнее, первое, получившее огласку. Его мнение было следующим: «Женщины постепенно получали отравление в результате попадания в их организм микроскопических количеств радиоактивного вещества».
Слово «микроскопических» было очень важным, потому что все радиевые компании полагали, будто в росписи циферблатов нет ничего опасного, так как содержание радия в краске ничтожно. Но Хоффман понял, что проблема не в количестве, а в суммарном эффекте от того, что день изо дня, циферблат за циферблатом, женщины поглощали краску с радием. Его содержание, может, и было ничтожным, однако после трех, четырех или пяти лет ежедневного проглатывания радия вместе со слюной его в организме накапливалось достаточно, чтобы причинить вред – особенно с учетом того, что, как это уже обнаружил Дринкер, радий еще активнее действовал изнутри, направляясь прямиком в кости.
Еще в 1914 году специалисты знали, что радий может откладываться в костях и вызывать изменения в крови. Радиевые клиники, исследовавшие этот эффект, полагали, что радий стимулирует выработку красных кровяных телец в костном мозге, что полезно для организма. В каком-то смысле они были правы – именно это и происходило. По иронии, поначалу радий действительно укреплял здоровье тех, в чей организм попадал; у таких людей становилось больше красных кровяных телец, что создавало впечатление прекрасного здоровья.
