Ради тебя - [39]

— Вчера. В санпропускнике.

— Иди к лейтенанту, переоденься. Свое обмундирование отдашь ему — может, на облвоенкомата запросят, я для счета вышлю.

— А если ко мне придерутся?

— Кто?

— Первый же патруль. Рядовому не положено шерстяное обмундирование.

— Не положено в том смысле, что его не дают рядовым и сержантам. Но нигде, понимаешь, нигде не записано, что русский солдат не имеет права ходить в шерстяном обмундировании. На этом и стой. Понятно?

— Понятно. А если все-таки придерутся?

— Говори, что тебе подарили, что я тебе подарил. Без подробностей насчет офицера. Патрулям нечего знать подробности. Переоденься, пришей нашивки за ранения, нацепи знаки. Спроси у лейтенанта, может, найдется пара погон получше. Зайди потом, покажись.

— Есть.

Внизу у лейтенанта он пришил нашивки, прицепил гвардейский знак, медаль и ордена. Лейтенант раздобыл пару новых погон и помог их приладить.

— Ты прямо картинка, — сказал лейтенант. — Жаль — здесь нет трюмо.

Он видел, как лейтенант завистливо посматривал на орден: лейтенант выпустился из училища совсем недавно, и на гимнастерке лейтенанта не было даже пустякового значка, и Игорь подбодрил его:

— Вас здесь долго не продержат. Когда мы отходили во второй эшелон, в батальоне половина взводов была без офицеров.

— Я подал рапорт, чтобы меня перевели в действующую, — сказал лейтенант. — Ответа пока нет. На бархотку, чисти сапоги.

— Придет. Вас — на фронт, сюда — еще какого-нибудь.

Он поднялся к военкому и доложил улыбаясь, что приказание выполнено.

— Вот это да! — Военком, довольный, ходил вокруг него.

— Вот это солдат в отпуску! Теперь гуляй, Кедров.

— Рядовой Кедров, — поправил он.

Военком сел за стол.

— Ну, шагай. Свободен.

— Спасибо вам, товарищ подполковник, — сказал он уже у двери.

— Не за что. Тебе спасибо за полковничка. Думаешь, эти тряпки да сапоги стоят того, что ты сделал?

— Не знаю. — И добавил: — Я на тряпки это дело не мерил.

Военком, как учитель в классе, поднял палец.

— Только не заносись и, самое главное, не напивайся. Пей, конечно, но в меру, по-людски. Как не выпить, раз вырвался в отпуск! Но не напивайся, не теряй человеческого лица. Фронтовикам много прощается, да не все. Если что, заходи.

Он козырнул внизу лейтенанту и вышел из военкомата, слегка оглушенный, но довольный. А кто останется недовольным, получив ни за что ни про что дорогой подарок? Он подумал, что теперь Наташе не будет стыдно с ним.

Ему испортили настроение ребятишки, которые бежали за ним до гостиницы, держась на расстоянии. Смущали его и девушки, они сначала смотрели на него во все глаза, а когда он подходил ближе, опускали их, но он знал, что они оборачиваются и смотрят ему в спину. Он решил, что как бы ни ругался военком, а ордена он снимет. Он быстро проскочил мимо Марии Кузьминичны и вошел в номер.

— Не надо!.. — сказала Наташа.

Игорь, обняв ее, целовал в щеки и шею.

— Нет надо.

За окном, по которому стучали струи, хлестал дождь, а серые с пепельными гребнями волны, разрываясь о колокольню, бились и бились в причал, вскидываясь под ним и гулко падая на доски. Тучи, свесив лохмы, шли над Волгою низко, той стороны сквозь дождь не было видно, бор даже не угадывался, но колокольня стояла четко. За струями она казалась особенно белой. Может быть, это было оттого, что дождь смыл с нее пыль, а может, оттого, что дыры от окон за струями виделись темнее.

— Нет надо, — повторил Игорь. — Ты такая… — Он не нашел слова, чтобы в нем одном сказать ей, какая она красивая и что все в ней заставляет сердце биться бешено. Он снова поцеловал ее.

— Но ведь… Пусти, Игорь, — Наташа не очень отталкивала его. Ей было страшно, что он так обнимает ее, что ей жарко от него и что и сил, и желания отталкивать его у нее все меньше и меньше. — Пусти же. Ну, я прошу…

Был пятый день их жизни в Калязине. Наташе давно следовало собираться, но она не собиралась и бессовестно не говорила себе, почему это она не собирается. Она просто не собиралась, и все!

— Все этот дождь. И этот дурацкий шнапс. От него кружится голова. — Наташа полулежала на кровати, лицом вверх, а Игорь, обняв ее через грудь, лежал лицом к ее шее и часто дышал.

— И хорошо, что дождь! — сказал Игорь и засмеялся, но не злорадно. — И хорошо, что кружится голова.

Дождь пошел еще до обеда. Дождь застал их на берегу, они там смотрели, как мальчишки ловили плотву. Они перебежали к гостинице, по ним ударило только несколько струй, так что они не промокли, но бежали они вовсю. В своей комнате Игорь открыл окно. Сначала они стояли у окна и смотрели, как дождь бил по реке, выбивая в ней ямки, как спокойная река только рябилась, а потом начала собираться в волны, волны становились все выше и темней. Но скоро дождь расхлестался. В комнате от него стало холодно, сыро и захотелось есть. Наташа сказала об этом. Тогда Игорь захлопнул окно, посадил Наташу на кровать, накинул ей на плечи шинель и заглянул в печку. В печке на чистых колосниках лежало несколько поленьев. Игорь сказал: «Нам повезло», — нащепал полено, поджег растопку. Дрова быстро разгорелись. Но он не топил сразу все дрова, больше половины он вынул и положил рядом с печкой, горело только три полена, два он сложил бок к боку, а третье делало над ними крышу, но и от них в комнате стало хорошо — теплее и уютнее. Потом Игорь застелил стул газетой, достал хлеб, колбасу, коробку рыбных консервов, сало, шнапс и плитку французского шоколада. Он объяснил ей: «Двойной трофей. Сначала фрицы взяли его у французов. Потом наши у фрицев». Наташа засмеялась: «Тройной, теперь я его беру», — и спрятала шоколад под подушку. Она умылась и, стряхнув туфли, забралась на кровать. Игорь снова накинул ей на плечи шинель, прикрыл углом одеяла ноги и сел рядом.