Ради тебя - [31]

Старшина по-домашнему шел вдоль «пятьсот веселого», а он очень неуверенно шагал за ним, перекладывая чемодан из руки в руку. Они миновали пассажирские вагоны, прошли часть теплушек, у третьего от хвоста телячьего старшина остановился.

— Лезь.

— Куда? Куда лезь? — заорал из вагона рябой артиллерист. — Тут и без тебя полно. Топай в другой.

— Некуда! Проходи! Мест нет! — Кто сердито, кто равнодушно, кричали ему и старшине из вагона солдаты, сгрудившиеся у двери так, чтобы снаружи казалось, что в вагоне нет ни кусочка места, но между их сапог он видел, что еще немного места в вагоне есть.

Старшина даже бровью не повел.

— Лезь!

Кто-то изнутри стал надвигать дверь, но она уперлась в стремянку, которая висела на рельсе двери, и он поставил ногу на стремянку и, ухватившись свободной рукой за скобу, полез в вагон.

— Куда! — повторил рябой и, столкнув его, снял стремянку.

— Куликов! Сулимов! Рябов! — крикнул старшина, и сразу же с перрона спрыгнули патрульные и подбежали к ним.

Старшина показал на рябого.

— Снять этого барина. Ему тесно ехать.

Часть солдат в вагоне отхлынула от двери. Кто-то даже полез на нары.

Двое патрульных ловко подбросили третьего, он вскочил в вагон, взял с полу брошенную стремянку, повесил ее на рельсу, и еще трое патрульных вскарабкались в вагон. Пока они там возились с рябым, он тоже влез в вагон.

— Ладно, старшина, — сказал он старшине сверху. — Пусть едет. — Он задержал патрульных, которые, оторвав рябого от нар, волокли его к двери. — Бросьте, ребята.

— Пусть едет! Поместимся! Прости его, старшина! Чего там — в тесноте, да не в обиде, — кричали старшине из вагона.

— То-то! Ты бы у меня помыл полов, — сказал старшина рябому. — Гектара три. Слезайте.

Патрульные спрыгнули из вагона.

Старшина встал на рельсу и пошел по ней, держа расставленными руками равновесие.

Игорь сел у двери на доску, которая шла поперек вагона и служила скамейкой. Пока рябой грозился, и пока над рябым потешались, он смотрел в пол.

— Ну и черт! Ну и черт! — ругался рябой.

— Покажи ему шиш в кармане! — кричали рябому с нар.

— Он бы тебя ушами заставил полы мыть! — кричал еще кто-то.

— Право черт! — ругался рябой.

— Из-за тебя чуть не ссадили человека, — сказал кто-то негромко, но зло, Игорю в затылок. — Дружки твои…

Он обернулся и встретился взглядом с колючими глазами старого солдата.

— Я их вижу первый раз. Как тебя.

— Вот темненькую тебе устроят…

— Ты что ль?

— Я тебе устрою, — лениво сказал парень с летными курсантскими погонами. — Закрой дроссель, растрясешь весь песок.

— С меня тот вон, — старый солдат показал на белесого патрульного, который стоял на перроне к ним спиной и что-то говорил железнодорожнице, отчего она хихикала и закатывала глаза, — тот вон, сивый, булку хлеба взял, чтобы посадить.

— Ему и устрой темную, — посоветовал насмешливо летчик. — Живоглоту.

Старый солдат заерзал. Видно, ему здорово было жалко этой булки.

— Устроишь им. Вишь, затылки какие гладкие. Что, он у меня взял эту булку? У ребятишек. Я от каждого пайка недоедал, хотел им привезти.

Солдат категорично махнул рукой.

— Ты, дед, совсем? — спросил летчик.

— Совсем. Грудь застудил в трудармии. На лесоповалах. Как жив остался, диву даюсь. Слышь, как хриплю. — Солдат несколько раз похрипел. — Табачку, робяты, у вас нет?

Игорь достал кисет.

— На.

— Ты что, спать? — удивленно спросил солдат летчика, видя, что летчик снова укладывается.

— Ага, — ответил летчик и пояснил: — Может, что интересное приснится. Может, приснится, что обедаю или хотя бы завтракаю.

Скоро вдоль их «пятьсот веселого» прошел, звонко стукая по колесам молотком на длинной ручке, и доливая из носатой банки мазут в буксы, железнодорожник. Старый солдат докуривал громадную «козью ножку», свернутую по принципу «на чужбинку, а на чужбинку и уксус сладкий», когда главный кондуктор дал резкий свисток, паровоз радостно гуднул, пустил вбок конус пара, зашипел воздухом в тормозах, оттягивая колодки тормозов от колес, дернул и потащил вагоны.

Патрульные, как по команде, выпрыгнули на перрон и подтянулись к двери, но было поздно — из вокзала волной ударили остающиеся, они смели контролеров, и отбросили вправо и влево патрульных. Кое-кого, конечно, патрульные схватили, но большинство из тех, кто прорвался, разлились во перрону и устремились к поезду. Поезд не набрал хода, и солдаты прыгали на ступеньки пассажирских вагонов и тех телячьих, у которых были тамбуры, перелезали на сцепки и забирались на крыши.

Людской поток, который бил из двери, вынес из вокзала девушку в синем берете. Лавируя среди солдат, девушка перебежала перрон, смело спрыгнула с него и, поддернув свободной рукой синюю тоже юбку, помчалась вдоль поезда догонять соседний пассажирский вагон.

Держа чуть на отлете кожаный докторский чемоданчик, она бежала легко, наклонившись грудью вперед, сильно отталкиваясь темно-красными туфлями на толстой подошве; медные пряжки на туфлях так и мелькали, и так же мелькали и ее коленки, но ей приходилось обегать стрелки, кучки болтов и костылей, обгонять замешкавшихся солдат, а поезд прибавлял ход, и Игорю было видно, что девушке пассажирский вагон не догнать, хотя она и бежала рядом со второй теплушкой.