— Тексты на машинке. Старые добрые авторы: Питер Чини, Картер Браун, Гарднер, Чейз...
— Продаете?
— Даю почитать, как стрессованному человеку, — улыбнулся Андрей.
Михаил полистал книгу — шестьсот страниц с лишком. Пять повестей... «Дамам наплевать», «Леди в морге», «Люгер дал осечку»...
— Питер Чини... Я когда-то читал Петра Чинея.
— Это он и есть. Гримасы перевода.
— А как же я отдам книгу? — спохватился Михаил.
Багров достал блокнот, быстро написал там крупные цифры и вырвал листок:
— Мой рабочий телефон. А мне пора.
И он улыбнулся своей улыбкой, готовой взорваться хохотом...
Что бы в этот день Михаил ни делал, все ему казалось нужным и важным, как чем-то подсвеченным. Тогда он прерывал свои дела и бежал удивленной мыслью к утренней встрече с Багровым. Казалось бы... Не с народным артистом познакомился, не с крупным начальником, не с красивой женщиной... Или грела предстоящая встреча с детективом?
Спать он лег рано, в одиннадцать. Вытянувшись на тахте, поставил на грудь тяжелейший том. Картонный переплет по-старинному оклеен бархатом, черным и приятным на ощупь. Бумага мелованная, шрифт на машинке крупный и новый. Первый экземпляр...
Роман. Питер Чини. «Дамам наплевать».
Я нащупал дверь, неслышно вскрыл замок и вошел. Пятнадцатифутовая комната была, заставлена ящиками с виски. Я открыл огромный холодильник... Тело моего друга и соратника было завернуто в мешок. Вероятно, он убегал, потому что ему два раза выстрелили в ноги. А третий раз в живот...
Я запер холодильник, взял бутылку виски и выпил залпом добрую половину. О’кэй!
В субботу неожиданно пришла Марина. — взять какие-то вещи. Она ходила по комнатам, в которых прожила пять лет. Еще законная супруга, еще законная хозяйка квартиры... Но ее движения, всегда легкие и скорые, теперь были совсем бесплотными. — Или ей хотелось стать незаметной?
Михаил независимо готовил завтрак. Он ждал. Вот ее не было, и он жил в странной пустоте; ее не было, и он пребывал в раздерганном состоянии; ее не было, и он на что-то надеялся... Но вот она пришла. Поэтому он ждал, когда сердце обдаст теплая радость и он шагнет к ней, и... Но сердце билось ровно и сильно, как всегда бьется после хорошей гимнастики.
Он усмехнулся себе, вернее, тому лопуху, который мысленно оперирует такими несваримыми понятиями, как «сердце обдаст теплая радость». Восемнадцатый век.
— Кофе выпьешь? — бросил он спокойно.
Она глянула на него, словно ей предложили слетать в космос. И пошла на кухню молча и покорно, как выполняла неукоснительный приказ.
Михаил и не предполагал, что кофепитие с бывшей женой окажется столь утомительным. Она ничего не ела, прикладывалась к чашке торопливым касанием губ, после которых кофе не убывало, словно оказалось волшебным. На лице, чуть побледневшем за время ее отсутствия, лежала пугливая тень невысказанного и недосказанного.
— Ты можешь забрать все, — сказал он.
— Как все? — вроде бы испугалась Марина.
— Мне оставь лишь тахту, проигрыватель и библиотеку детективов.
— У мамы все есть...
Их мебель была сборной, нестильной. Единственно ценная вещь — ковер во всю стену, подарок Михаилова отца на свадьбу. Вероятно, поэтому она и не брала его.
— Как живешь? — спросил он, чтобы не молчать.
— Спокойно. — Она улыбнулась, вкладывая в улыбку больше смысла, чем в слово.
— Сбылось твое желание.
— А ты все мечешься?
— А я, пардон, не свинья, чтобы хрюкать в тихой загородке.
— Только все напрасно, Миша...
— Что напрасно?
— Эти метания. Счастливым тебе не бывать.
Его удивила не уверенность жены, а неожиданный покой разговора. Раньше бы, до ее ухода, они бы поочередно срывались на высокие тона — до полного взрыва. Верно говорят, что потери делают человека мудрее. Или они спокойны, потому что теперь нечего терять?
— Почему же? — усмехнулся он.
— Ты, Миша, эгоист.
— Докажи, — бросил он спокойно, как коллеге, предложившему новую формулу.
— Такое не доказывается...
— Я так и подумал.
— Тебя воспитывал отец. А я пришла к мысли, что любить могут только те мужчины, которые получили женское воспитание.
— Напиши статью для «Работницы».
— За пять лет нашей жизни ты лишь два раза был у моих родителей, — все-таки вспыхнула она.
— Три.
— С моей сестрой вообще не познакомился...
— Не поеду же я к ней в Кокчетав.
— Даже своего приятеля Димку Трубцова забыл...
— Ошибочная информация.
— Что там приятеля... Отца не навещаешь.
— А это не твое дело.
Ему не хотелось выпадать из уравновешенного, почти созерцательного настроения. Он уже знал, что победа достается спокойным. И хотя эта победа над женой теперь была не нужна, она все равно жаждалась, как необходимая. А Мариночка раскраснелась: мелкие черты лица ожили, вздернутый носик дрожал воинственно, синие глаза засинели глубинным светом, рыжеватые волосы рассыпались по лбу мелкими прядками...
— Миша, и я знаю, почему ты эгоист.
— Почему же? — как можно равнодушнее спросил он.
— В детстве тебя изолировали от ребят, как незаурядного...
— Да, я был незауряден.
— В университете тебе со второго курса разрешили заниматься по индивидуальному плану. Как талантливому.
— Да, я был талантлив.
— И теперь ты ходишь на работу два раза в неделю и коллег видишь редко. Работаешь дома или в библиотеке.
