Рабыня моды - [21]

Мое поведение было безупречным, а настроение просто отвратительным. Неловкая попытка Пенни увести Людо из моих рук, если вы простите мне небольшое сентиментальное отступление, заморозила мне сердце. И это произошло в Париже — единственном месте, где мы могли бы быть друзьями или почти сестрами, ведь у нас был общий номер, мы вместе ужинали, и нам предстояло завоевать мир. Я знаю, что мстить нужно немного погодя — это блюдо лучше подавать холодным, но выбор способа мести не должен быть ограничен ничем. У меня по плану был целый «шведский стол» различных блюд и закусок.

Я уже пыталась поступать так раньше, но мои планы всегда заканчивались, как свадьба мисс Хэвишем[9]. Бывает, я действительно хочу сделать какую- нибудь гадость, но в нужный момент забываю о причине моей злости, теряю интерес и чаще всего просто долго жалуюсь Веронике. Как бы там ни было, Пенни — особый случай. Мне слишком тяжело досталось мое нынешнее положение, чтобы рисковать все потерять. И осознание очевидной глупости Пенни всегда было для меня частью этой истории.

Поэтому в течение дня я отмела разные планы наказания Пенни: избиение, саботаж, клевету и обман. Но стоило этим глупым мыслям покинуть меня, я почувствовала, что в результате неизвестного алхимического процесса они оставили непонятный осадок. И этот осадок был связан с воспоминаниями об одном ирландце — водителе фургона. Естественно, я не собиралась использовать Лайама, чтобы отомстить Пенни. Ее бы это ничуть не задело, даже наоборот, таким образом я преподнесла бы ей на блюде свою голову. Это в большей степени имело духовный подтекст. То, что Пенни плохо обошлась со мной, стало своего рода разрешением мне совершить греховный поступок.

В конце дня Пенни пила граппу и с радостью предавалась ностальгическим воспоминаниям со своим старым знакомым сеньором Солбиати — грустным человеком в мятом льняном костюме. А я заметила знакомую элегантную фигуру, которая двигалась в мою сторону в сопровождении менее знакомой и менее элегантной личности.

— Итак, Майло, — произнесла я, — как тебе понравилась Пенни во всей красе?

Я ожидала потока насмешек, но меня ждало разочарование.

— Она просто произвела фурор. Добавила веселья этой уже начинавшей утомлять вечеринке. После твоего ворчания я и представить не мог, что она окажется такой хохмачкой.

— Да, значит, она была права, — рассмеялась я.

— Права в чем?

— Она действительно понравилась тебе.

Ответ Майло прозвучал совсем не зло, скорее он задумался:

— Ну, возможно, будь она мальчиком и лет на сорок моложе… Пойдем, поедим мороженое. Кстати, это Клод, Клод Малерб.

Я мельком взглянула на человека средних лет, стоящего рядом с Майло. Он был крайне непривлекателен, его лицо принадлежало к тому типу лиц, которые кажутся перевернутыми. Спутник Майло был одет в черную шелковую рубашку — расстегнутые сверху несколько пуговиц обнажали бледную грудь, — узкие черные брюки и ужасные черные ботинки. Волосы были длинные и пахли муссом для укладки.

— Клод Малерб, — повторил по-французски Майло с особым выражением.

— Бонжур, Клод, — был мой ответ, я не придумала ничего умнее.

— Аналитик Малерб, — прошипел Майло.

Ну конечно! Вот в чем дело! Лет примерно пять назад мир моды ухватился за идиотские французские идеи и решил сделать достоянием общественности до той поры скрытый факт: одежда — это лучше, чем любая возможная альтернатива ей. Это проявилось в появлении швов на лицевой стороне вещей и изменении их внешнего вида: они стали выглядеть как вывернутые наизнанку или перевернутые. За всем этим стоял Малерб, выпустивший книгу «Искусство толкования ткани» — самую любимую книгу мира моды, которую никто не читал. Недавно никому не известный philosophe[10] был окружен вниманием известных кутюрье, уволен из провинциального лицея и на короткое время превратился в яркую звездочку на небосклоне средств массовой информации. Сейчас же он выглядел совсем иначе — был одет в берет и курил «Голуаз», вот почему я не сразу догадалась, кто передо мной.

Во второй книге — «Висцеральная одежда» — он предлагал носить одежду с внутренней стороны тела, чтобы таким образом указывать на серьезное заблуждение «биологизма»: внутренним органам не удается привлечь внимание к своей значимости. Но странным образом она оказалась менее популярной, чем первая. После этого Малерб исчез с модного небосвода.

Вот так вот, видите, три года в колледже моды не прошли для меня даром.

— Что ты здесь делаешь, Майло?

— Это небольшой секрет, правда, я не могу сказать тебе. Дело в том, что ты известна своей болтливостью. Думаю, именно поэтому тебя называют «отвислые губы».

Малерб хмыкнул или шмыгнул или фыркнул, продемонстрировав единственный зуб коричневого цвета.

— Ну что ж, меня это ни капли не волнует, — заявила я. Майло знал, что я сказала правду, и запаниковал.

— Ну ладно, хорошо, нет необходимости применять методы гестапо, я расскажу тебе. Ты ведь знаешь, что у «N»… — Майло назвал одну настолько известную сеть магазинов, что я не могу раскрыть вам ее название, какой бы болтушкой я ни была, — очень плохо идут дела. Вот меня и попросили помочь. Я здесь, чтобы ненавязчиво дать понять, что работаю на них.