Рабы на Уранусе. Как мы построили Дом народа - [15]

В 19:30 мы будем ужинать, в 21:00 вернемся во 2-ю Колонию, в казарму Витан III. Потом вечерний распорядок, перекличка, отбой для солдат в 22:00, собрание офицеров по ротам, последние инструкции, обсуждение работы за день и в 23:00 отбой для офицеров и младших офицеров.

Иногда на «Уранусе» случаются ужасные несчастья: умирают солдаты, умирают офицеры, старшины, старшие сержанты и даже капитаны, но, товарищи, – алло! Разговоры там, сзади! Построение коммунизма на нашей родине требует усилий, построение социализма не является легким делом, жертвы – это в традициях нашей революционной борьбы, товарищи! Но кто-то все же должен расплачиваться и отвечать за это, иначе какой смысл имело бы учение партии и теория заботы о человеке, теория ответственности! Командир взвода должен предстать перед Советом чести и затем перед Военным трибуналом.

Вот почему я говорю солдатам:

– Будьте осторожны, на отметке «31» вчера погиб человек. На нем не было каски, и ему на голову сверху, с лесов, упал молоток. Да, от призывного сбора он избавился, но запомните: мертвые уже никогда не вернутся домой, не увидят свои семьи!

И солдаты мрачно поднимают руки к каскам на голове, щупают, проверяютих наличие и знают, что они их снимут только в спальнях.

Обычно я работаю рядом с ними. Я изучил кучу ремесел: научился варить, строгать рубанком, забивать гвозди и выдирать гвозди, неправильно забитые в доски, знаю, как делать и возводить леса, как заливать бетон, как гнуть железо на верстаке. Солдаты собираются вокруг меня и говорят:

– Теперь вы заправский бетонщик, товарищ лейтенант! Не забудьте, что этому ремеслу мы вас научили! Научите же и вы нас чему-нибудь!

Говорю им:

– Вот подождите, когда начнется война, я вас тоже научу стрелять из пушки, подбивать вражеский самолет из танкового пулемета и как на танках перейти через реку под водой, и как атаковать неприятеля на другом берегу!

И тогда солдаты смеются от всей души, лбы их расправляются от морщин, рты расплываются в довольных ухмылках, позволяя видеть их здоровые зубы, которыми они хвастаются во время выпивок, что вот, мол, сгибают ими арматуру или вытаскивают гвозди из досок, в которые они были забиты. С этими солдатами я бы пошел не только до Берлина, но и на край света!

Потом все возвращается к грустному и монотонному распорядку, снова слышно, как отдаются приказы, в те же часы проводятся собрания. А наверху, на отметке «31», я снова поворачиваюсь лицом к ветру, приближаюсь к краю платформы, и если бы я был птицей, то бросился бы за парапет, полетел бы далеко в страны, где нет ни осени, ни зимы, туда, где нет десяти собраний в день и десяти перекличек, а также партсобраний, военных трибуналов, советов чести или инспекций, поднимающихся на леса.

– Товарищ лейтенант!

Слышу окрик немца Дротлеффа Михаэла, вижу на проспекте бьющий фонтан, как проходят торопливо люди, и их фигуры кажутся с высоты игрушечными. Интересно, что они думают о нас?

– Говори, Дротлефф, – отвечаю я, не оборачиваясь.

– Бакриу смеется надо мной. Говорит, что профессия плотника не стоит и двух баней[20].

Сейчас послеполуденное солнце купается в водяных струях, выбрасываемых фонтанами внизу, и они взрываются мириадами радуг, а небо блещет такой синевой, которой я никогда не видел.

– Товарищ лейтенант, – настаивает Дротлефф.

И я отвечаю ему, не оборачиваясь:

– Скажи Бакриу, что Иисус Христос был плотником!

Потом я спешу спуститься вниз, потому что вижу, что подходят инженеры. Это целая свита во главе с начальником Бригады Национального театра (понятия не имею, почему она так называется); среди них различаю архитектора Поповичу, инженера Паскана, здорового детину, скроенного крепко, но несколько нищего духом (про него поговаривают, что он якобы связан с секу[21]) и главного инженера Мэдуряну, слишком торопящегося, чтобы терять время на нас, офицеров и младших офицеров. Командиры взводов в его глазах – это шваль. У Поповича, напротив, с офицерами сложности. Этот индивидуум – архитектор и помешан на своем звании, но совершенно не уважает званий других, и именно по этой причине никто из нас никогда не обращается к нему, называя его архитектором, чем приводим его в бешенство. Похоже, у его деда (бывшего помещика из Делени) слугами в поместье были только лейтенанты и старшины, и он унаследовал его повадки, потому что, как только завидит кадрового военного, сразу спешит к нему. Да и другие ему не уступают:

– Ну-ка, скажи, где твои люди?

– Господин инженер, они на рабочих точках, – отвечаю я спокойно.

Жирное и красное лицо Поповичу становится синюшным:

– Слушай, ты, если ты пьян, то я тебя протрезвлю так, что будешь выговаривать слово «рыба»! Я архитектор – не инженер! Ты кто, ну?

– Лейтенант.

– По мне… хоть лейтенант, хоть сержант или генерал, для нас не важно. Все один черт. Сделай доброе дело и покажи нам, чем заняты твои люди.

Я иду вперед, в комнату справа, где группа сварщиков работает у потолка в едком синеватом дыму, который сворачивается в клубы при слабом свете. Эти двое недовольны. Первым начинает Паскан:

– Слушайте, вы напрасно едите хлеб партии!