Рабы любви (пер. Кившенко) - [2]

— Собственно говоря, купилъ-то я ихъ для другой.

Ну, да — онъ, можетъ быть, купилъ ихъ и для другой, но получила ихъ я. Да, я получила ихъ, а не та, для которой онъ ихъ купилъ. И поэтому я имѣла право поблагодарить его за нихъ. Спокойной ночи, Владимижъ!

На слѣдующее утро шелъ дождь.

— Надѣть мнѣ сегодня черное платье или зеленое? — подумала я. — Зеленое, потому что оно поновѣе… Итакъ, значитъ, я надѣну его.

Мнѣ было очень весело.

Когда я пришла къ мѣсту остановки вагоновъ, тамъ подъ дождемъ стояла дама и ждала конку. У ней не было дождевого зонтика. Я предложила ей укрыться отъ дождя подъ моимъ, но она поблагодарила и отказалась. Тогда я закрыла зонтикъ: «По крайней мѣрѣ, эта дама не одна будетъ мокнуть», — подумала я про себя.

Вечеромъ Владимижъ пришелъ въ кафэ.

— Благодарю васъ за цвѣты, — сказала я съ гордостью.

— Какіе цвѣты? — спросилъ онъ! — Ахъ, да! Ну, не говорите объ этихъ цвѣтахъ.

— Я только хотѣла поблагодарить васъ за нихъ.

Онъ пожалъ плечами и сказалъ:

— Не васъ я люблю, раба.

Онъ не любилъ меня, нѣтъ. Да я этого и не ожидала, поэтому его слова нисколько не разочаровали меня. Но я могла видѣть его каждый вечеръ, онъ всегда садился за мой столъ, и я ему подавала пиво. До свиданья, Владимижъ!

На, слѣдующій вечеръ онъ пришелъ очень поздно. Онъ спросилъ меня:

— Есть ли у васъ деньги, раба, много денегъ?

— Нѣтъ, къ сожалѣнію, — отвѣтила я. — Я бѣдная дѣвушка.

Онъ взглянулъ на меня и сказалъ, усмѣхаясь:

— Вы не такъ меня поняли. Мнѣ просто нужно немного денегъ до завтра.

— У меня есть деньги, — возразила я, — даже довольно много денегъ. У меня дома это тридцать кронъ.

— Дома, а не здѣсь?

Я отвѣтила:

— Подождите четверть часа и, когда кафэ закроютъ, пойдемте со мной.

Онъ подождалъ четверть часа и пошелъ со мной.

— Дайте мнѣ только сто кронъ, — сказалъ онъ. Онъ всю дорогу шелъ рядомъ со мной, не допуская меня итти впереди или позади него.

— У меня только крошечная каморка, — сказала я, когда мы подошли къ подъѣзду.

— Я не пойду съ вами наверхъ, — возразилъ онъ, — я подожду васъ здѣсь внизу.

И онъ остался внизу.

Когда я вернулась, онъ сосчиталъ деньги и сказалъ:

— Здѣсь больше ста кронъ. Я даю вамъ на чай десять кронъ… Да, да, — слышите: я хочу вамъ дать десять кронъ на чай.

И онъ далъ мнѣ золотую монету, пожелалъ мнѣ покойной ночи и ушелъ. Я видѣла, какъ онъ остановился на углу и далъ старой хромой нищей крону.

Онъ очень сожалѣлъ вечеромъ слѣдующаго дня, что не можетъ мнѣ возвратить денегъ. А я поблагодарила его за то, что онъ не могъ этого сдѣлать. Онъ откровенно сознался, что прокутилъ ихъ.

— Да что объ этомъ много говорить, раба! — сказалъ онъ, усмѣхаясь. — Вы знаете — желтая дама.

— Почему ты называешь нашу кельнершу рабой? — спросилъ одинъ изъ его пріятелей. — Ты самъ больше рабъ, чѣмъ она.

— Угодно пива? — сказала я, чтобы прервать этотъ разговоръ.

Вскорѣ послѣ этого явилась желтая дама. Ф. всталъ и поклонился ей. Она прошла мимо и сѣла за свободный столъ, но прислонила къ нему два стула, Ф. тотчасъ же подошелъ къ ней, взялъ одинъ изъ этихъ стульевъ и сѣлъ. Двѣ минуты спустя онъ всталъ и произнесъ очень, громко:

— Хорошо, я ухожу! И я никогда не вернусь!

— Благодарю васъ! — отвѣтила она.

Я ногъ не чувствовала подъ собой отъ радости, побѣжала къ буфету и стала что-то тамъ говорить. Я вѣроятно разсказывала, что онъ больше не вернется къ ней… никогда не вернется. Оберъ-кельнеръ опять прошелъ мимо и сдѣлалъ мнѣ рѣзкое замѣчаніе, но меня это нисколько не тронуло, мнѣ было рѣшительно все равно.

Въ одиннадцать часовъ, когда закрыли кафэ, Ф. проводилъ меня до дому.

— Дайте мнѣ пять кронъ изъ тѣхъ десяти, которыя я вамъ далъ вчера.

Я хотѣла ему отдать всѣ десять, но онъ не взялъ ихъ и отдалъ мнѣ, несмотря на мое сопротивленіе, пятъ кронъ — «на чай», какъ онъ говорилъ.

— Мнѣ сегодня такъ весело, — сказала я. — Если бъ я могла осмѣлиться попросить васъ подняться ко мнѣ… Но у меня только крошечная каморка.

— Я не пойду къ вамъ наверхъ, — возразилъ онъ. — Спокоймой ночи!

Онъ ушелъ. Онъ опять прошелъ мимо старой нищей, но позабылъ подать ей милостыню, несмотря на то, что она сдѣлала ему почтителыній книксенъ.

Я подбѣжала къ ней, дала ей нѣсколько эръ и сказала ей:

— Это отъ того господина, который только что прошелъ мимо васъ, — отъ господина въ сѣромъ костюмѣ.

— Отъ господина въ сѣромъ костюмѣ?

— Да, отъ того, съ черными волосами, отъ Владимижа.

— Вы его жена?

Я отвѣтила:

— Нѣтъ, я его раба.

Онъ нѣсколько вечеровъ подъ рядъ все сожалѣлъ о томъ, что еще не можетъ вернуть мнѣ денегъ, а я попросила его не мучить меня подобными разговорами. Онъ говорилъ объ этомъ такъ громко, что всѣ слышали и, наконецъ, стали надъ нимъ смѣяться.

— Я негодяй и мошенникъ, — сказалъ онъ, — я занялъ у васъ деньги и не могу вамъ ихъ возвратить. Я бы охотно далъ отрубить себѣ правую руку за бумажку въ пятьдесятъ кронъ.

Мнѣ было больно слушатъ это, и я все раздумывала о томъ, какъ бы достать для него денегъ, но ничего не могла придумать.

Нѣсколько времени спустя онъ сказалъ мнѣ:

— Если вы, между прочимъ, спросите меня, что со мной, то… ну, однимъ словомъ, желтая дама и циркъ уѣхали. Я забылъ ее. Я больше не думаю о ней.