Рабы - [4]

— Пожалуй, я пойду в магазин, — сказал Барон.

— Да, иди, конечно, — согласился Пол.

Он снова повалился на диван, уставившись безразличным взглядом на фотографию Даниель. Услыхав хлопок двери и шаги Барона. спускающегося по лестнице, он принялся чуть-чуть, едва заметно поглаживать себя сквозь голубую ткань джинсов.

Тело Даниель было довольно пышным и очень женственным, так что один из мужчин-преподавателей сказал ей даже, что она из-за этого не сможет стать балериной. Зато походка у нее была размашистой, почти мужской. Поэтому признаку и узнал ее Барон, увидев из окна булочной, как Даниель идет по другой стороне улицы. Она только что вышла из подземки. Барон подошел к двери.

— Эй! — громко крикнул он.

Даниель махнула в ответ своей большой сумкой, зеленая накидка из плотного узорчатого шелка распахнулась спереди, показав розовые колготки и черное трико. Даниель дождалась зеленого света и только тогда пересекла улицу.

— Ты что, па-акупаешь пир-рожные? — она говорила растягивая слова, словно сонный ребенок или наркоман.

— Я покупаю хлеб. У нас нет денег на пир-рожные, — он бессознательно передразнил ее интонацию.

— Бедные мы, бедные.

Продавщица протянула Барону пакет с порезанной на куски буханкой ржаного хлеба.

— Мне надо забрать из стирки половы рубашки, — сказала Даниель, протянув Барону руку. — Мой дорогой бедняжка Пол такой несчастный! Я так хочу сделать его хоть капельку счастливее. Он не видит в будущем ничего, кроме преподавания английского языка. Когда он мечтал стать психоаналитиком, было гораздо лучше.

— А еще лучше, когда он хотел стать писателем.

— Тогда мы еще не были знакомы. Это, наверное, было очень давно. А почему бы ему и не стать писателем? Иногда он может быть необыкновенно чувствительным. Ты читал его стихи?

— Не сказал бы, что они очень хороши.

— Но в них заметно, что автор — чувствительный человек. Даниель остановилась, открыла сумку и вынула кошелек. Из кошелька она достала долларовую бумажку и квитанцию прачечной. Пока она ходила в китайскую прачечную.

Барон караулил ее сумку. Когда Даниель вернулась ему стало грустно, словно на дне рождения очень бедного ребенка.

— Мне надо в «Вулворт», купить для Невермор специальный корм для линьки, — объяснил он, вручая ей сумку.

— И я с тобой. Мне правится ходить в «Вулворт». Я бы даже хотела там работать. Только подумай, что бы ты мог украсть, если бы там работала я!

— А что бы ты украла в первую очередь?

— Сначала — пластинку Баха. Потом губную помаду «Ревлон» Потом попугая-мальчика для Невермор. А что бы ты украл?

— Деньги.

— Об этом я как-то не подумала.

— А потом — рабов.

Она поджала губы.

— Ну, я думаю, что в Нью-Джерси можно достать рабов получше, чем в «Вулворте».

Ее глаза искрились от удовольствия. Она очень любила фантазировать.

В «Вулворте» они по очереди остановились у прилавка с пиццей, с безалкогольными напитками, у кондитерского отдела, отдела косметики, у витрины с искусственными цветами (любой цветок за 29 центов и ни центом дороже!) и отдела игрушек. Пока Барон платил за линьковый корм для Невермор (35 центов), Даниель вернулась к игрушкам. Она взяла с прилавка самый большой щелкающий пистонами револьвер — довольно убедительную копию «Бантлайн Спешиал» — и нацелила его на Барона.

— Бабах! — сказала она. — Ты убит.

— А-а! — воскликнул Барон.

Молоденькая продавщица, по правде сказать, слишком красивая для работы в «Вулворте», подошла к Даниель с видом медсестры, склонившейся у постели больного пациента.

— Вас что-нибудь интересует?

Даниель. не выпуская из руки револьвер, повернулась к продавщице.

— Рабы, — внушительно произнесла она. — У вас есть в продаже рабы? Меня особенно интересуют рабы мужского пола.

Барон подошел и отобрал у нее пистолет.

— Бедняжка умственно отсталая, — объяснил он продавщице, — вот и приходится всюду с ней ходить.

Разгневанная продавщица удалилась. Кажется, она ему не поверила.

— Мраморные шарики! — воскликнула Даниель, разглядывая прилавок. — А здесь… смотри сюда, здесь воздушные шары! Вот что мы совсем забыли купить — нам нужны воздушные шары!

— Тут две разных цены, — произнес Барон, оглядев прилавок.

— Ага. Коробка с двадцатью пятью большими шарами стоит пятьдесят центов, — при этих словах коробка с большими шарами очутилась в открытой сумке, стоящей на полу. — А коробка с сотней маленьких шариков стоит четвертак. Вполне божеская цена. — Более дешевая коробка тоже проследовала в сумку.

Барон открыл коробку с сотней маленьких шариков и, увидев, что там уйма свободного места, запихал туда все шары из пятидесятицентовой коробки.

Эту коробку он и отнес продавщице.

— Ничего не поделаешь, придется покупать ей шарики, — тоскливым голосом произнес он, вручая женщине четвертак.

— Налог на продажу два цента, — сказала продавщица. Барон порылся в кармане и достал две центовые монетки. Они устроились неподалеку от универмага, в Риверсайд-Парке. Даниель лениво общипывала ломтик хлеба, Барон ловкими умеренными щипками массировал пухленькую шею Даниель.

— Угадай, что я тебе скажу, — произнес он.

— Ну, что? — Даниель смотрела на джерсийский берег. Затем ее взгляд привлекла белка, потом сразу две белки.