Рабство и данничество у восточных славян - [12]
Возражение вызывает стремление А. А. Зимина наложить приведенные теоретические выкладки на конкретную историю славянства VI века. По его мнению, выявленный Ф. Энгельсом «переломный момент не исчез для нас бесследно в глубине веков, не может быть отнесен к какому-то доисторическому периоду. Во всяком случае с полным основанием намеком на эту эволюцию в отношении к пленникам можно считать знаменитое рассуждение Прокопия Кесарийского в его "De bello Gothico" (написано во второй половине VI в.) о том, что "сначала славяне уничтожали всех встречающихся им жителей. Теперь же они, как бы упившись морем крови, ... стали некоторых из попадавшихся им брать в плен, и поэтому все уходили домой, уводя с собой бесчисленные десятки тысяч пленных"».>31 Это сообщение Прокопия дает, по словам Л. В. Даниловой «представление об изменившемся отношении славянских племен к побежденным врагам".>32 Следовательно, Зимин и Л. В. Данилова воспринимают «знаменитое рассуждение Прокопия Кесарийского» как отражение обособленных действий славянского войска, разделенных хронологически так, что позволяет исследователям говорить об эволюции отношений славян к «побежденным врагам» на протяжении какого-то длительного отрезка времени. >33
Присмотревшись внимательнее к данному тексту Прокопия, убеждаемся, что там говорится не о не о переломном моменте в обращении славян с побежденными, а об одном и том же походе, сопровождавшемся сперва поголовным истреблением славянскими воинами всех встречающихся им на пути людей, а затем — массовым пленением. Точно так же поступали наши предки и много позже. Вспоминается рассказ Ибн Мискавейха о походе русов на Бердаа в 943-944 гг., из которого узнаем, что русы, взяв город, истребили значительную часть его населения, а когда «убийство было закончено, захватили в плен больше 10 тыс. мужчин и юношей вместе с женами, женщинами и дочерьми».>34 Поведение русов X века в Бердаа, засвидетельствованное Ибн Мискавейхом, не отличалось в принципе от действий славян VI века в Иллирии и Фракии, описанных Прокопием Кесарийским. Чем объяснить столь неумеренную кровожадность славян по отношению к жителям Империи?
Вполне возможно, что славяне старались жестокостью своею устрашить ромеев и тем подавить их волю к сопротивлению. Однако не менее вероятно и то, что тут перед нами своеобразные жертвоприношения в честь богов, даровавших победу, и в память воинов, погибших в бою.>35 Могло, наконец, быть и то и другое. В любом случае становятся понятными неоднократно запечатленные источниками сцены массового избиения славянами населения опустошаемых ими земель. Что касается «переломного момента» в отношениях славян к побежденным, о котором размышлял А. А. Зимин, то он произошел, надо полагать, ранее VI века. Когда именно, сказать не беремся, ибо не располагаем необходимыми на сей счет сведениями. Рискуем лишь утверждать, что к названному столетию рабство у славян пережило сравнительно долгую историю, о чем судим по отдельным деталям, относящимся к составу пленников, превращаемых в рабов.
Как показывают исследования этнографов, первоначальной формой адаптации военнопленных в семейные Коллективы победителей являлся захват женщин и детей, поскольку «использовать взрослых боеспособных мужчин при низком уровне развития экономики было затруднительно, поэтому они обычно уничтожались ».>36
Правда, «бывали и исключения: иногда адаптировались и мужчины, если требовалось в какой-то мере возместить военные потери».>37 Впоследствии пленение взрослых мужчин стало обычным делом.>38
Византийские источники VI-VII вв. содержат сведения о взятии славянами в плен как женщин и детей, так и боеспособных мужчин, указывая, следовательно, на наличие в славянском обществе двух составных групп рабства, возникших из пленения и дальнейшей адаптации в семейные союзы женщин и детей, с одной стороны, а позднее взрослых мужчин, — с другой. Понимать это нужно так, что ко временам склавин и антов славянское рабство прошло достаточно длительный, двуступенчатый путь развития и стало привычным явлением в общественной жизни славянства.>39 Тем не менее оно заметно отличалось от византийского рабства. «У антов, — замечал В. В. Мавродин, — существовало рабство, но оно очень отличалось от того рабства, которое имело место в Византии».>40 Действительно, склавины и анты, как извещает Маврикий, не держат пленников в рабстве «в течение неограниченного времени, но ограничивая (срок рабства) определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси, или остаться там (где они находятся) на положении свободных и друзей».>41
В рассказе Маврикия нет ничего особенного, присущего исключительно славянам. Как явствует из наблюдений новейшей этнографии, на стадии раннего (по терминологии этнографов, «домашнего») рабства «статус раба отнюдь не был постоянным: по происшествии определенного времени раб мог превратиться в полноправного члена нового коллектива. Он мог вступать в брак, пользоваться в полной мере имущественными правами, его участие в общественной жизни и даже в военных мероприятиях никак не ограничивалось. Какой-либо специфический аппарат контроля и принуждения отсутствовал. Далеко не всегда рабское состояние было и наследственным; потомки рабов считались свободными».
