Работорговец - [23]

-- Ну, запах...

-- Во, в натуре, ты чего: не знаешь, как выхлоп от водяры вытравить? -- совершенно искренне удивилась Ольга. -- Берешь один лавровый листик, поджигаешь и, как примерно половина отгорит, р-раз его -- и в стакан с водярой... И учти, -- подняла палец с обкусанным ногтем, -- хватит последнего стакана, чтоб запах отбить. Во все подряд совать не надо. Шар-рах, -- опрокинула в открытый рот невидимый стакан, -- и через секунду ни одна собака не унюхает. Класс?

Ирина не знала, что ответить. Она так многого еще не понимала, что боялась даже своих слов, произнесенных здесь, в колонии, словно любое из них могло оказаться убийственным для нее.

-- О, смотри! А лысый уже у Грибанихи в кабинете, -- высмотрела Ольга сквозь стекла. -- И все машет, машет! Нет, чтоб без толку махать, дал бы по роже Грибанихе! Вот это было б по-нашему, вот это бы я поняла!

16

Как только дверь за лысым закрылась, подполковник вскочил со стула и забегал по кабинету, размахивая руками и постоянно что-то говоря, а Грибанова, внимательно глядя на него, подумала, что, наверное, лысый, исчезнув, оставил вместо себя призрака и тот, овладев маленьким подполковником-режимщиком, гонял его между сервантом и столом до той минуты, пока подполковник и сам не утомил его.

-- Нет, нет, нет. Я еще раз повторяю: нельзя сейчас никаких киносъемок в колонии проводить! -- Сел он на хрустнувший стул.

По маленькому и красному лицу подполковника волнами ходил гнев. Сначала ему не дали выспаться, подняв в полчетвертого ночи, потом не получилось с опохмелкой из-за нагрянувших киношников, а сейчас его бесило уже все сразу, включая и молчаливую Грибанову.

-- Думаешь, я тебя не понимаю? -- Достала Грибанова сигарету "Прима" из пачки цвета просветов на ее погонах, покатала ее в толстых пальцах и, быстро сунув между напомаженных полосок губ, щелкнула дешевой одноразовой зажигалкой.

-- Они до того разболтались, что скоро все полезут на заборы, -пробурчал подполковник, проводив воспаленными глазами белое облачко дыма от лица Грибановой. -- Или на хрен бунт поднимут...

-- Ты пойми, Коля, -- мягко произнесла начальница. -- Спонсоры киношников за день съемок кидают нам такие деньги, что мы сможем без проблем кормить девочек месяц. А то и два. И не мучаться от того, что никто не берет наши наволочки и простыни... И потом... С начальством согласовано. На уровне замминистра...

Когда-то у нее с подполковником был бурный роман. Правда, в те исчезнувшие годы подполковник имел четыре капитанские звездочки, а у нее на плече лежало и того меньше -- три старлейские. Оба служили в этой же колонии воспитателями. Тогда -- при двух-трех десятках осужденных на всю зону -- хлопот было во сто крат меньше, чем сейчас. Дисциплина -- на уровне дисбата. Проблем по быту -- почти никаких. Времени -- море.

Служебный роман по всем законам сюжета должен был перерасти в свадьбу, а затем, соответственно, в счастливую семейную жизнь, и даже рост подполковника, уступающего будущей жене сантиметров двадцать, вроде бы не мог стать серьезным препятствием, но, как это обычно бывает уже в других избитых сюжетах, рядом с двумя сближающимися точками появилась третья. Точка подполковника дрогнула и начала притягиваться к новой вершине треугольника. Молоденькая, свеженькая учительница в школе колонии стала его женой, а Грибанова до полковничьих седин осталась в одиночестве. Когда-то она жестоко страдала, писала рапорта начальнику управления исправительных работ, чтоб перевели в другую колонию, хоть во взросляк строгого режима, хоть в бурятскую тайгу, но ничего не вышло. Со временем шрам на сердце затянулся, душа огрубела, а судьба подарила ей неплохую карьеру. Коля-Колюня стал ее подчиненным, и она могла бы запросто раздавить его за прошлые обиды, но такова уж, видно, русская женщина, что не умеет она быть злопамятной. И оттого звала она его иногда Колей, и общались они, если не при посторонних, на "ты", и вроде бы не было между ними серьезной служебной дистанции, но и душевной близости -- тоже.

-- Забыл, что ли, как месяц назад всю нашу зарплату перекинули на продстатью и хоть так смогли девочек прокормить? -- устало выдыхала едкий дым Грибанова.-- Или опять хочешь месяц на банках продпайка жить?

-- А-а, зарплата! -- махнул маленькой ладошкой подполковник. -- Разве это зарплата! Если в застойные рубли перевести, то у нас, может, помнишь, тот мужик, царство ему небесное, что на телеге отходы с пищеблока вывозил, и то больше получал.

-- А что я сделаю? -- возмутилась Грибанова. -- Кризис.

-- Да это понятно. Но как мне заставить младшего инспектора на вышке храпака не давать, если он копейки получает? Пугнуть увольнением? Так он спасибо скажет, "гражданку" наденет и пойдет на рынок пуховики или ботинки продавать. И, между прочим, лучше жить будет...

-- А что: спал? -- по-своему поняла его речь Грибанова.

-- Спал, сволочь, -- нервно стрельнул красными глазами по видневшейся через окно вышке подполковник. -- Если б не оператор, убежала бы... Вот точно убежала...

-- Да, Спица -- девочка способная. Хотя... Хотя не очень я верю, что в таком состоянии она могла проделать путь до сетки и обратно. А?